В простенке между сервантом и диваном висели фотографии в разномастных рамках, и Рина подошла на них взглянуть. Здесь было несколько студийных снимков Антошки, черно-белый портрет Нины Никифоровны в молодости, и пара маленьких фотографий, с которых ослепительно улыбалась Людмила.
— Вы, наверное, кушать хотите? — раздался позади голос Нины Никифоровны, и Рина быстро обернулась. Хозяйка уже успела поставить на стол чашки и чайник, а теперь доставала из буфета сахарницу и вазочку с вареньем.
— Нет-нет, — поспешно ответила Рина. Она была слишком взволнована, чтобы думать о еде. — Я с удовольствием выпью чаю.
Наблюдая за тем, как Нина Никифоровна собирает на стол, Рина с удивлением отметила, что та держится совершенно спокойно — не нервничает, не суетится, и руки у нее от волнения не дрожат.
«И почему это я решила, что буду играть в нападении, а она — в защите? — подумала Рина. — Похоже, эта Нина Никифоровна не так уж проста, как мне представлялось по ее письму. Ведет себя так, как будто это мне предстоит перед ней за что-то оправдываться. А вдруг она и в самом деле затеяла какую-то авантюру, и я попалась в ее сети, как последняя дура? Вдруг Роман все же был прав?»
От этих мыслей Рину бросило в жар, и она украдкой вытерла об юбку мигом вспотевшие ладони.
Между тем хозяйка принесла из кухни плетенку с пряниками и сушками и пригласила свою неожиданную гостью к столу. Вероятно, Рине не удалось скрыть своих переживаний, потому что, разлив по чашкам чай, Нина Никифоровна бросила на нее проницательный взгляд и без обиняков спросила:
— Вы ведь очень сильно на меня сердитесь, верно?
Рина вздохнула и досадливо покачала головой:
— Скажу вам откровенно, Нина Никифоровна — я считаю, что вы повели себя абсолютно безответственно. Да что там безответственно — просто ужасно. Вы…
И тут она запнулась на полуслове, увидев, что Нина Никифоровна улыбается.
— Не кори меня, Аринушка, — сказала женщина. — Я уж и сама не рада, что все это затеяла.
Говорила она так просто и проникновенно, что с Рины вмиг слетела вся ее подозрительность.
— Бес меня попутал, — продолжала между тем Нина Никифоровна. — А бес — это подружка моя, Марфа. Чистая бестия, а не бабка! Насмотрелась по телевизору всякой ерунды, вот и придумала драматический сюжет.
А я пошла у нее на поводу — затмение какое-то на меня нашло. Ты уж прости меня, грешную.
Совершенно ошарашенная таким неожиданным покаянием, Рина во все глаза глядела на мать Людмилы и не знала, что ответить.
Из замешательства ее вывел заливистый звонок в дверь.
— Ну вот, легкая на вспомин, — вздохнула Нина Никифоровна, поднимаясь со своего места. — Это наверняка Марфу принесло. Она как посмотрит очередную душещипательную серию, так идет делиться впечатлениями.