Удивительно, но я до сих пор прекрасно помню, как с ним обращаться. Собирал и разбирал его практически не глядя, отлично укладываясь в нормативы. С «калашом» я немного запаздывал, но офицерам он особо и не нужен. Чаще всего заступал на дежурства (у нас их называли «наряды») с оружием — то есть помощником дежурного по части — в казарме или вот дежурным по штабу.
В санчасти лежали как больные солдаты, так и ушлые. Ушлые имели подход к медсестрам, больные просто там выздоравливали.
Если туда попадал «дедушка», то в эту ночь приходилось присматривать за вторым этажом особо пристально. Я бы не сказал, что у нас в части вообще была какая-то жуткая дедовщина.
Честно говоря, как и везде, попадаются садисты, но обычно такие бывают по паре в призыв. А больше всего отношения между солдатами напоминают отношения старшего и младшего братьев. От драки до душевных разговоров — один шаг. Никто там специально ломкой парней не занимается. Обычно от тебя требуется лишь адекватность и понимание того, что все в одной ситуации. В общем, чем-то напоминает зону в сериале «Побег», только американской версии.
Помню один случай, когда меня жестко и технично наебали. В ту ночь в санчасти собрались парни из «слонов», то бишь более старшего призыва. Парочка туда затесалась и салаг, в том числе и тот Пономарев. Насколько я его помню, это был парень из разряда «типичная жертва». Он сразу по приходу в армию дергался, ныкался и постоянно всего боялся.
Ну, как вы сами понимаете, его лицо было всегда растерянным и шугануть его было делом чести даже для салаг. Такие люди есть везде — в школе, универе, армии, офисе, — в любом коллективе все рано или поздно начнут издеваться над тем, кто думает, что над ним начнут издеваться.
Вроде бы все было спокойно, и я даже решил прикорнуть, как сквозь сладкую дрему меня разбудил голос дневального: «Товарищ старший лейтенант, кажется, Пономарев сбежал». Это был полный ахтунг и капец. В санчасти не было формы, они там ходили аки ангелы в белых хлопковых пижамах. А за окном минус 35, и крепчало все сильнее. Меня тоже знобило все сильнее.
Я поднялся наверх и начал расспрашивать всех, кто что знает. Потом вызвал дежурного по части, и он поднялся наверх уже с прапорщиком, который был вызван специально для допроса «с пристрастием». Наверху что-то орало, бегало и громыхало. Мы с дневальными сидели в дежурке и грустно смотрели на часы — было полчетвертого, а назавтра еще целый день дежурить.
Вообще в наряд мы заступали в шесть вечера. И в шесть вечера же сменялись. Разумеется, были за это положены отгулы, которых было допроситься так же сложно, как и усыпить солдат в праздники или ночи футбольных матчей. Когда я только пришел в армию, рабочий день там был с девяти утра до 15.30 (как в большинстве наших обычных частей — военных баз), а в наряд заступали с утра. И более того — после наряда автоматом наступал отгул. Эту халяву полностью убрал амбициозный новый командир, которому приспичило прийти в ту часть именно одновременно со мной. Его также, как и всю верхушку части, перевели с Украины, и драл он всех довольно жестко.