– И тебе здравствовать. Как, стало быть, жизнь? Как торговля? – угрюмо спросил тот. – А то ты мне доставал, помнится, отличные контрабандные сигары.
– Какая контрабанда? Какие сигары? Давно уже от этого дела отошел. Тебе ли не знать. Но если хочешь, могу по старой дружбе предложить, – лукаво проговорил Гогоберидзе.
– Дружба твоя, раз так, для другого бы мне сгодилась. – Гавана снял с головы кепку и аккуратно выбил ее о колено. – Слышали мы, что любят у тебя хорошие люди посидеть. Вот в пятницу, говорят, Лед сидел, которого потом на серпантине погасили… Было дело? По глазам вижу, что врать не хочешь и не будешь. Ну так какие промеж нас секреты?
Лаша Гогоберидзе положил карты на стол. На его массивном лице появилось плохо скрываемое выражение досады и нетерпения.
– У меня много посетителей, – ответил он. – Всем рад. И нечего мне скрывать. Если человек спрашивает, отчего ж ему не ответить. Тем более не вы первые спрашиваете. Наведывались тут и до вас.
– Угро?
– Да, оттуда. Любезные такие, э! Я думал, что меня сразу мордой в брусчатку за старые-то мои заслуги. Ан нет.
– Чего ты нам тут стрекочешь? – вмешался один из бывших с Гаваной громил, которого среди своих называли Погребом. – Дай мне его, я быстро освежую. А то он нам тут прогоняет! Я себе давно клал зарубку, чтобы его, носорога, прижать!
– Остынь, Погреб, – отмахнулся Гавана. – Не лезь. Ну так что, Лаша? Если запамятовал, о ком я, то вот тебе – срисуй, – он протянул грузину фотокарточку, на которой красовался хмурый Лед в криво заломленной набок шапке-ушанке. – Ну? Ты же всех наперечет помнишь, не дуркуй.
– И не думал даже… Был он у меня, – Лаша мельком взглянул на фото, – был, и не один – с товарищами. Могу описать, если надо. Один толстый…
– Этот?
Фотокарточки в пальцах Гаваны сменились с быстротой, достойной карт в руках самого… э-э Лаши Гогоберидзе.
– Этот. С ним еще двое. Первый – здоровый, краснорожий… э-э, с зубами через один. Чачу пил все больше. Я, говорит, мордвин.
– Понятно. Ну, а второй?
– Он, кажется, попозже подошел. Длинный такой, на аиста похож. Посидели. А потом машина за ними пришла. Серый «Опель», да. Номеров не помню, если тебе это нужно, уважаемый. Да, тот самый, который сгорел, наверно. Вся Ялта уже знает.
– Если бы только Ялта, – пробормотал Гатагов. – Э-ээ…
– Ясна поляна, они это и были, – буркнул Погреб. – А хобот я этому барыге все равно открутил бы. Борзый.
Гавана задал еще несколько наводящих вопросов, но его чутье опытного вора подсказывало ему, что Лаша Гогоберидзе говорит чистую правду, что он и не думает выкручиваться, изворачиваться, лгать, ему попросту не с руки играть в молчанку. Однако что-то было не так, что-то ускользало, хотя лежало на поверхности и было одним из ключиков к решению загадки… Все совпадало, описания всех троих бывших со Льдом людей соответствовали внешности тех, кто погиб там, в «Опеле» на серпантине. Толстый – Сава; краснорожий с редкими зубами, к тому же заявляющий, что он мордвин – понятно, Сережа-мордвин и есть; Худой – водитель Славик, который…