— Есть еще один населенный пункт! — победоносно крикнул Гоголкин, вбегая во двор Плащпалатка развевалась за его спиной, как крылья большой птицы.
Иван Дудников постучал в низкую дверь. Никакого ответа. Он нажал на дверь плечом, она открылась. Из сеней пахнуло зловонием.
Иван Дудников и Микола вошли в халупу. В ней сгустились промозглая сырость, сумрак. Не сразу можно было разглядеть что-нибудь после дневного света. Но глаза Дудникова и Миколы быстро освоились, и первое, что увидели бронебойщики, — это несколько пар детских широко раскрытых глаз, светивших, как угольки, из темного угла…
Позади детей, словно заслоняясь ими, стояла изможденная женщина в сером рубище и с ужасом и надеждой смотрела на вошедших советских бойцов.
— Не бойся, хозяюшка! — как можно мягче проговорил Дудников. — Вот пришли и к вам — Гитлера выгонять.
Женщина молчала, словно окаменела, и вдруг кинулась к бронебойщикам, упала на колени, протягивая руки.
— Жолнежи! Добре людзи! Добре людзи!
Ивану Дудникову много приходилось видеть за войну всяких лиц, отмеченных страданием и горем, но такого он еще не видал. Желтая сморщенная кожа обтягивала костистое лицо женщины, волосы свисали редкими прядями с ее головы, глаза то пугающе вспыхивали, то вновь потухали.
Дудников невольно попятился.
— Что ты, хозяюшка? Мы не тронем! Мы — советские… Мы — русские, — растерянно бормотал он. — Встань! Встань! Эх, какая ты.
Он поднял женщину, она показалась ему легкой, как будто сотканной из пуха..
Дудников кинул взгляд на молчавших детишек, щедрое на доброту сердце его сжалось. Он живо снял из-за спины сумку, вынул добрую краюху солдатского ржаного хлеба, разломил на куски.
— Ну-ка, подходи, братва! — весело скомандовал он. — Сколько вас тут?
И детские тонкие руки одна за другой потянулись к советскому хлебу.
— О-о, да вас тут целый взвод! — засмеялся Дудников. — Ах вы, мелкота! Ну-ка, Микола, давай свой НЗ[12].
Микола уже развязывал сумку.
— Дзенькую. Дзенькую, — плача, повторяла женщина и силилась дотянуться до рук Ивана и поцеловать их.
Оставив весь свой продовольственный запас в халупе — хлеб, сахар, консервы, — бронебойщики вышли во двор.
— Ну вот, Микола… Первое доброе дело за границей сделали… Теперь пойдем дальше!
— Выходи! — понеслась по селу команда.
И, вытянувшись цепочкой, весело гомоня, рота за ротой, вновь двинулись в туманную мглу советские воины.
Они уходили под теплый летний дождь, скрываясь за синеющими полями, за лесами, — все дальше и дальше.
И с каждым их шагом все дальше отступала на запад война…
13
В Москве Алексей Волгин пробыл всего пять дней.