Громче музыка играй, и вина подайте крепче!
Но закончен праздник, жаль,
и уже погасли свечи.
Чёрной тенью ночь пришла, принесла с собою страсти.
Ну, а мне уж не нужна,
не в моей все это власти.
Целоваться бы в ночи, губы в плен отдать красотке.
Поздно, Синара, прости….
Так, что бы это значило?
Бернард всю жизнь изучал поэзию. Но они не разговаривали на эту тему, потому что она никогда ни о чём таком не спрашивала.
Наверное, он встречается с другой женщиной раз в неделю. Догадывалась ли она? Ну, может и замечала что-то в последний месяц. А может, он встречается уже полгода? Или год? Или того больше. И не с одной?
У Маргарет башка начала раскалываться. Она уже и так цитрамону напилась.
Ну и пусть болит! Какой кошмар!
Голова просто кругом шла.
Стрижка кустов, яйца в мешочек, Эрнест Даусон, Бернард, странное напряжение в отношениях в последние четыре дня. Ужас!
Что же делать?
Так не может больше продолжаться.
Вошёл Бернард.
— У меня руки отваливаются!
— Все доделал?
— Закончу утром. Всё из-за этих противных ножниц. Совсем тупые!
— Мог бы отдать их заточить.
— Чтоб они их там полгода точили, да?
— Ну, ты и скажешь.
— Закончу утром.
— Утром дождь обещали.
— Ну и хорошо. Для лужайки. Хороша, как в Абиссинии, да?
— Ты же там никогда не был, в Абиссинии!
Разговор не клеился. Бернард направился к письменному столу и достал какие-то бумаги.
— Думал, ты телик смотришь.
— Дети меня там достали.
Бернард бросил на неё быстрый взгляд. Сейчас заплачет.
— Нет, — сказал он, — ты хочешь совсем другое сказать.
Он посмотрел на Маргарет с печальной нежностью.
Маргарет, его жена!
Иногда он так бездумно вёл себя с ней, так бездумно!
Он подошёл и положил руку ей на плечо.
— Никакого терпенья на них не хватит, да? Но не стоит так уж расстраиваться. Все дети одинаковые. Скажу тебе, что….
— Да ладно уж, не стоит. Ты уже столько всего успел наговорить. Теперь мне всё равно. Да пошли они все куда подальше — и ты вместе с ними!
Она зарыдала и выбежала из комнаты. Он слышал, как она вбежала в их спальню, как плакала там со всхлипами.
Он схватился за голову.
Надо что-то делать. Не откладывая в долгий ящик.
Сейчас он мог потерять всё.
А, может, уже потерял.
Может, всё рассказать Маргарет?
Не простит.
А полиция?
Он им почти всё рассказал. Почти.
Он взглянул краем глаза на книгу Даусона, на открытую страницу.
Понял, что Маргарет читала, и прочёл тот же стих:
Куплен томный поцелуй.
Сладок он, горяч и страстен.
Утром встал я непричастен.
Вечно верен,
не горюй.
Да, сладок он был, и нечего притворяться, что не сладок. А теперь — горькая оскомина.
Хорошо, если бы всё давным-давно закончилось.