— Видкиля, хлопец? Чого тоби треба? — И приложила щитком ладонь к уху.
Выслушав мою просьбу, она указала хворостиной белую мазанку с яркими цветами на ставнях:
— Ось хата Луки Пономаренко. Вин, мабуть, мае хватеру.
— Дякую, бабуся! Спасибо.
А в это время в соседнем дворе того самого Пономаренко завопила женщина:
— Ратуйте! Караул!
Из ворот выскочил знакомый мне по вагону Сашка. Поддерживая рваные штанишки, он оглядывался. Вот и Вася выкатился! Они что было мочи кинулись бежать. А вслед — низенькая, проворная украинка.
— В сад забрались! Лови-и!
Бабуся, хитро сощурив глаза, вдруг бросила под ноги Саше хворостинку. Со всего маху тот растянулся, проехав по траве. Вася споткнулся — и туда же! Коршуном налетела Пономаренчиха на мальчишек:
— Хвулиганье! Голодранци! — И загорелой рукой давай шлепать Васю. Бабка держала за волосы Сашку.
Я не стерпел:
— Хватит, бабоньки! Отпустите хлопчиков.
Бабуся переметнулась на меня, размахивая руками, затараторила:
— И ты из ихней шайки! Хворобы на вас немае!
А парнишек и след простыл. Я — за мешок. В воротах, из которых только что вылетели Саша и Вася, в нерешительности остановился.
— Иди, чого же! — Пономаренчиха подтолкнула меня в спину, считая, что изловила главного налетчика на сады.
В просторной хате под божницей сидел сам хозяин и пил квас. Прикрикнул на ворчавшую жену:
— Та годи!
Она сплюнула и ушла во двор. Пономаренко долго и пристрастно выспрашивал меня: где жил, что видел, зачем приехал в Пологи, где родственники, кого знаю в Сечереченске.
А солнце уже закатилось, и хату наполнили густые сумерки. Сердитая хозяйка зажгла каганец в углу на припечке.
Хозяин неожиданно для меня заключил:
— Нема кватыри! Ходют всякие. Соби тесно.
Я чертыхнулся:
— Чего же тянул! Пойдешь теперь к другому в темноте — собаками затравит.
— А як же? Затравит! — спокойно поддакнул Лука.
У порога, закидывая мешок с пожитками за плечо, я неуверенно переспросил:
— Может, поладим?
Хозяин откликнулся:
— Почекай трохи! Ты що робыть можешь? Клуню видремонтируешь?
— На железную дорогу хотелось…
— Почекай.
Пономаренко лохматил нечесаную бороду, припоминая, кто в Пологах мог бы пустить ночевать. Я понял: хитрит! Так оно и оказалось.
— Бодай тэбе козел! Ночуй в клуне. Та не спалы!
Лука даже пообещал замолвить слово, если начальник станции не захочет принимать меня на работу.
Устроился я на старой соломе в дальнем закутке. Дождался пока хозяева угомонятся и поспешил на условленное место к ребятам. Они уже дожидались меня.
— Хитрые как дьяволы эти крестьяне! — возмущался Васильев.
— Твои хохлы! — подначивал Фисюненко.