Под злобный марш «The Indian»[51] на мне лежало несколько человек, и мой радостный путь встретил каменистый обвал. Выход завалило. Маме на живот надавливают. Тужьтесь, мамочка! У ребенка пульс зашкаливает! Он же задохнется! Лошадь встает на дыбы и скидывает своего седока, я ранен, обессилен и изувечен, вокруг горла еще больше натянулась пуповина. Над моей головой парит в небе несколько хищных птиц. Но даже они не способны вселить в меня надежду добраться до цели. Я почти преодолел этот путь, и вот она — расплата за спешку. Этот урок я тоже вынес тогда из матрицы: «За спешку ты будешь жестоко наказан, ковбой». Я лежал у выхода и умирал. В голове только одна финальная мысль: «Все бесполезно, сдаюсь». Это была первая смерть Эго. А впереди был свет, но я со слезами на глазах лежал и умирал на дне туннеля, как герой, да, там меня встречают какие-то люди, шум, гам, меня ждут, они еще не знают о том, что я убит акушерами. Мой ад придушил меня. Я потерял контроль линейного времени и лежал не шевелясь. В голове проносились картины узников концентрационных лагерей и того, как меня, жалкую муху, жадно доедает злобный паук.
Это помогло осознать, почему я так легко хватаюсь за любые новые дела, но в процессе быстро остываю и бросаю их. Меня нащупали чьи-то руки, я предпринял вялую попытку пошевелиться. Вдруг стены вокруг меня расступились, откуда-то появился воздух для дыхания.
— Тужьтесь, мамаша! — кричали модераторы на родовой канал. Канал зашевелился, закряхтел, запищал, напрягся, заволновался. Кто-то гоготнул, но я слышал это только фоном.
Со мной происходили совершенно неописуемые события. Я осознал источник своей клаустрофобии. Мне казалось, что я уже умер. Звуки стали удаляться и выступали фоном. Третья матрица окончательно разъяснила мне мой пессимистический взгляд на жизнь. Я ощутил всю экзистенциальность своего одиночества, которое пронес по жизни до этого дня. Ощутил безнадежность своих попыток изменить что-то, отчаяние и беспросветную беспомощность перед лицом неизвестности, которую представлял для меня в этой матрице ход канала, моя жизненная линия, мой путь, моя стезя, представляющаяся мне неким театром абсурда, в который я попал, как в тюрьму, зашифрованный физическим телом. Третья матрица взвыла во мне смертельно раненным млекопитающим. Передо мной неслись картины идущих по горным вершинам, ссутуленных, съежившихся альпинистов, пронизываемых смертельным ветром, космические войны, схватка двух псов на импровизированном ринге, где одному перекусывают глотку, и сцена распятия Христа на Голгофе.