– Что, черт возьми, происходит?.. – опять прошептал Люстиг. – Черт возьми, что…
– Погоди… – прервал его Хаген и после паузы произнес, как откровение: – Тишина… Это трижды проклятая тишина.
Теперь все стало на свои места. Канонада, гремевшая последние полчаса отголосками огненной бури, вдруг смолкла. И стрельба на позициях разом, как по команде, прекратилась, без всякой зеленой ракеты.
Потому-то и загремел над окопами «дымоходников» голос унтерфельдфебеля Хорста, распекавшего непутевого охотника на лошадей Херминга. Потому даже шепот Люстига зазвучал зловеще.
– Тысяча чертей… – вдруг выдохнул Люстиг.
– Что… что такое… – тревожно спросил Хаген.
– Смотри… смотри…
Голос Хорста резко умолк. И тишина стала полной. Как будто вся земля возле хутора и вгрызшиеся в нее солдаты и техника замерли в оцепенении, став свидетелями непонятного зрелища. А если на войне ты видишь что-то непонятное, не подвластное твоему сознанию, это сулит тебе одно – смерть.
Впереди, со стороны реки, там, где были русские, ослепительно-белым столпом в небо вонзился луч прожектора. Он был неподвижным и прямым, выхватывал из самой вышины обрывки черной хмари летящих стремительно туч.
Как будто чья-то рука – непомерно огромная, несокрушимая – извлекла из земляных ножен боевой меч, и теперь его отточенный стальной клинок сверкал в ночи, безжалостно вспарывая брюхо облаков. Этот луч-меч красноречивее всяких слов грозил обрушиться на голову каждого.
Так же неожиданно, как возникло, видение исчезло, и в ту же долю секунды что-то произошло. Хаген почувствовал всеми порами своего немытого, замерзшего организма, что будто что-то сдвинулось в мире и, вздрогнув, пошло по-другому. Как по мановению волшебной палочки, в долине вдруг стало светло, как днем.
Ослепительно яркий свет прошил насквозь все многокилометровое пространство поймы, ударив о кручи Зееловских высот. Захлестнувшись на скатах, световые потоки накрыли всех с головой, затопив траншеи и окопы, ослепив, обескуражив, лишив дара речи тех, кто там находился.
Хаген зажмурился и присел на корточки, пытаясь инстинктивно укрыться от световой атаки. Люстиг поступил так же.
– Святая Мария… – только сумел проговорить Хаген, сжимая пальцами глаза. – Свет! Свет! О, господи…
– Эти русские… будь они прокляты… – мотая головой, перекрикивал его Люстиг. – Черт возьми, я ни черта не вижу!..
Отто еще приходил в себя, жмурясь и тщетно пытаясь побороть оранжевые круги и пятна, до рези застившие глаза, когда небо и земля с дрожью наполнились гулом. Этот гул нарастал оттуда, со стороны наотмашь бьющего света. Как будто земля с дрожью тужилась, силясь родить непомерное для себя железное дитя.