Мужчины нехотя вышли, а Степан так и остался стоять на коленях у ложа сестры, приложив к щеке ее бессильно свисающую руку, закрыв глаза.
— Степа, — ласково обняла его мать. «Ты возьми Петрушу с Марфой, да и свози их погулять — на реку, али еще куда. А то детки-то без присмотра, нехорошо это».
Степан, молча, посмотрел на Прасковью набухшими от слез глазами, и, поцеловав сестру в лоб, вышел из светлицы.
— Что у нее горло-то ободрано? — спросила Феодосия, мягко отирая с лица девушки засохшую кровь.
— Вешалась она, — Прасковья, как не крепилась, — тихо зарыдала. «Я и то думала, Федосья, — заспалась девка. Пришла ее будить, — а она на полу лежит без памяти. Пояс к окну прикрепила, на сундук встала, и прыгнула. Пояс-то не выдержал, оборвался, а она головой ударилась. С тех пор вот и лежит без движения, ни слова не выговорила».
— Сердце бьется у нее, — сказала Феодосия, положив пальцы на запястье девушки. «И дышит.
Как очнется, может, и не вспомнит, что с ней было. И кости вроде все целы, — она быстро прощупала ребра Марьи.
Прасковья осторожно перевернула дочь на бок и спустила с плеч сорочку. «Ты сюда глянь».
— Плетью ее били, — вздохнула Феодосия. «Опашень и рубашка глянь-ка, как изодраны.
Исцарапана вся. Прасковья, — женщина взглянула в заплаканные глаза боярыни, — ты окно завесь, и засов на дверь наложи».
Боярыня побледнела — в синеву. «Думаешь, матушка Феодосия?»
Та тщательно вымыла руки в тазу с горячей водой и вздохнула. «Ты не смотри, все ж мать ты, если что, я тебя позову».
Прасковья отвернулась и, прикусив губу, посмотрела в красный угол. «Богородице Дево, — прошептала она, — чтобы хоть живая осталась, молю тебя. Твое же дитя тоже страдало, так мое не оставь своей защитой!»
— Скажи, чтобы воды еще вскипятили, — прервала ее шепот Феодосия, перебиравшая в руках сухие травы. «Надо мне отвар сделать. Царапины да ссадины, синяки — это не страшно, мазью помажу, примочки сделаю, и все пройдет, а вот тут надо бы чем быстрее, тем лучше».
Прасковья повернулась и увидела, как осунулось — за мгновение, — лицо Феодосии. «Разве поможет….» — начала она неуверенно.
— Ежели понесла она — не поможет, — спокойно сказала Феодосия. «И от дурной болезни поможет вряд ли».
Прасковья перекрестилась дрожащей рукой.
— Однако так это все равно нельзя оставлять. Сама-то посмотри, — Федосья подняла простыню.
Воронцова кинула один взгляд и отшатнулась от кровати.
— Так вот я и говорю, что надо промыть. Снаружи я потом мазь наложу, а внутри — вот как раз этот отвар и пригодится.
— Феодосия, — стиснув виски рукам, спросила Прасковья, — а помстилось мне, али ожог я видела?»