- Буль-буль, - говорила вода внизу.
- Чшш, чшш, - шипел, осыпаясь с яра, песок.
- Иих, иих, - поскрипывала старая ветла.
- Тлинь, - крикнула птица в лесу.
- Квок, квок, - поднялся в омуте сом.
- Ти, - свистнул куличок на той стороне. - Ти!
И у меня над головой пронесся, крутясь казачьим клинком, степной ветер. Словно из разрубленной пополам тучи упал в воду золотой месяц. Мне показалось, что он зазвенел, ударяясь о волну. Я сказал об этом Василию Павловичу.
- Верно, похоже, - посмотрел он на меня удивленно. - Но только это звенит не месяц, а сторожок на мыревом перемете. Мырь приладил серебряные пуговицы жениного сарафана. Потому и звон такой.
Я не успел спросить у Василия Павловича, кто же такой Мырь - хозяин сказочной снасти с серебряными пуговицами. Кто-то вздохнул глубоко и сильно над черной, незримой водой, и она зашумела.
Я схватил Василия Павловича за руку.
- Не трожь, - горячо прошептал он, - не дыши.
Вздох повторился. Согнувшись, опершись рукой о колено, Василий Павлович стоял неподвижно, вполоборота, ухом к реке.
- Она подошла. Заповедная, - пробормотал он. - Не было слыхать с той поры. А казак спит и не знает.
И он вдруг потащил меня за собой, пошел быстро, потом побежал, и мы понеслись в темноту задами дворов, прыгая через кочки и ямы. На мое счастье председатель колхоза был грузен на ходу и скоро стал задыхаться.
- Куда бежим? Чего испугался? - спросил я. - Что там было?
Василий Павлович с разбегу остановился посреди проулка.
- Испугался. Да ты в уме, парень, - сказал он с достоинством и обидой. - В своем дому кого бояться?
И, отдышавшись, он с размаху перескочил через соседний плетень, чуть не выворотив кол, за который ухватился руками.
- Айда! - закричал он. - Лезь сюда, городской житель.
Не оставаться же мне было на темных и пустых задах незнакомого двора. Чертыхаясь, я полез через колючий, щетинистый плетень и зацепился. Послышался треск…
- Городская материя на твоих штанах?
- Городская, - сказал я хмуро, трогая косую дыру на правой штанине.
- Ты бы еще по шипам лазил в своих коверкотах, - сказал укоризненно Василий Павлович и побежал к мазанке, белевшей посередине двора.
Я огляделся. На белой стене отчетливо выступал силуэт перевернутой казачьей будары. Левая половина стены, как мне показалось, была покрыта решетчатым узором. Вскоре я заметил, что лунный свет падал на стену сквозь бредень, натянутый на колья, вбитые в крышу соседнего сеновала.
Василий Павлович тем временем стучал в дверь. На стук никто не отзывался.
- Федор, отопри, - уговаривал Василий Павлович. - Федор! Нет тебя, Федор, где ж твое мыриное счастье, - вдруг закричал он во весь голос. Где-то рядом в соседнем доме недовольно стукнула ставня, скрипнули ступени - стало быть, проснулись люди.