Впрочем, не все рыбаки отправляются в дальнюю дорогу. Наиболее терпеливые, изощренные остаются. Они уверены, что и здесь, на берегах Западной Двины, можно быть с уловом. Да еще каким!
— Знаешь, — рассказывает двоюродный брат Николай, — ходил на днях к железнодорожному мосту, на донку ловил…
— Удачно?
— Но-ормалек, — равнодушно протягивает он. — Двадцать четыре штуки.
— Чего двадцать четыре? — спрашиваю я.
— Плотва, — Николай сосредоточенно затягивается сигаретой. — Хорошая плотва. О-от такие лапти, показывает руками. — От четырехсот до шестисот граммов.
— А где ловил-то, где?
— На старых своих местах. Третий ручей пройдешь, и — как раз напротив дома, где Иголкины живут, в кусточках, значит…
Я не знаю, где этот дом, но знаю: Николай не лукавит. Если лукавит, то самую малость. Ну, скажем, не двадцать четыре плотицы поймал, а восемь или десять. И не по четыреста-шестьсот, а по сто пятьдесят-двести граммов… Собственно, какое это имеет значение? Немало голавлей, плотвы, ельцов переловлено им у железнодорожного моста — сам вивывал добычу, серебристых красавцев.
Место это на окраине городка очень живописное. Спокойная, задумчивая река, метров тридцати шириной, обрамлена с берегов зарослями ольхи и черемухи. Весной глянешь с моста — разливается белое кипение. В зарослях кое-где неприметные тропки. Там, где они выходят к реке, — клевые места, но рыбачить здесь без сноровки — значит, не единожды пережить расстройство из-за оборванной лески. Зацепить за нависающие ветки ничего не стоит.
Вдохновленный рассказом Николая, под вечерок налаживаю донку с «ходячим» грузом, разминаю ломоть свежего хлеба для насадки и спустя полчаса выбираюсь на бугорок между двух ольховых деревьев. Бугорок весь истоптан, усыпан окурками, перед ним в воде рогульки — значит, место выбрано верное, можно разматывать донку. Длиной она не более десяти метров, леска — ноль три. Складываю леску кольцами, насаживаю на крючок вязкий кругляшок и забрасываю осторожно с руки. Легло хорошо, остается ждать. В голове пульсирует навязчивая мысль про двадцать четыре плотицы от четырехсот до шестисот граммов. Сколько это? Килограммов восемь, десять… Загнул, кажется, братишка. Но чем черт не шутит?
Истекло несколько минут, мощная поклевка сотрясает поплавок. Я не успел среагировать, жду ее повторения, а в душе сомнение — наверняка крючок голый. Так и есть. Забрасываю, и вновь поплавок заходится резкой, прерывистой дробью. Подсекаю, но неудачно. Насадки как ни бывало. Клюет почти беспрестанно, с интервалом в две-три минуты, однако все подсечки безрезультатны. Исподволь одолевает чувство досады. Ведь лавливал же, лавливал на хлеб и на донную удочку плотву. Помнится, на куровских перекатах попадались экземпляры до килограмма. Давненько было, но ведь было!