— Тогда пропустим по чарочке за знакомство? Я оплачу.
— Спасибо за предложение, но мой ответ отрицательный, — с улыбкой ответил я. — Предпочитаю держать голову трезвой.
— Дело ваше, барон, а я вот себя побалую. Невеста у меня строгая, вино на дух не переносит, так что придется держать себя после свадьбы в рамках. Ну а пока и покутить — не велик грех. — И офицер добродушно улыбнулся.
— Зачем вы разрешили ему с нами ехать? — удивленно спросил Чижиков, перед тем как легли спать.
— Не знаю, — спокойно ответил я. — Вдруг пригодится?
И оказался прав.
Мы проехали махонькую, дворов в десять, деревушку, построенную возле узкой полоски воды — не то ручья, не то речушки. Две женщины с платками на головах, в длинных домотканых рубахах на мостке полоскали белье и не обратили на нас внимания. Должно быть, проезжих тут и без нас хватало. Чуть поодаль мальчонка лет пяти ожесточенно натирал песком черные, как смертный грех, чугунки. Больше никого не увидели — сенокос был в самом разгаре.
— Эй, девоньки, — приосанившись, выкрикнул Михайлов, — мы в Псков правильно едем?
Одна из женщин, помоложе, оторвалась от стирки, махнула рукой в направлении дремучего леса, видневшегося километрах в двух от деревеньки:
— Туды езжайте. Все прямо и прямо до самой Боровни, а там спросите.
— А что за Боровня такая?
— Деревня это, — явно удивившись вопросу, ответила женщина. — Большущая!
Понятно, для кого-то и село — город. А для такой глухомани и подавно. Я вообще поражался столь малой заселенности этого края. Можно проехать приличное расстояние и не встретить ни одной живой души.
— А попить молочка холодненького не найдется? — поинтересовался Чижиков.
— Дашь копеечку, я тебе цельную крынку налью, — по-деловому сказала женщина постарше.
Она вытерла красные, покрытые цыпками руки об рубаху, поправила платок и вопросительно уставилась на нас.
— А даром? — вступил в разговор Михайлов.
— Даром водички могу из колодца плеснуть. Надоть?
— Не, — замотал головой Чижиков. — Неси молоко, будет тебе копейка.
— Не обманешь?
— Вот те крест!
— Ванятка, — окликнула она мальчишку.
— Что, мама?
— Сгоняй в погреб, принеси молочка путникам.
— Бегу. — Пацан помчался так, что только босые пятки засверкали.
Принесенное молоко оказалось холодным до ломоты в зубах и вкусным. Даже драгунский прапорщик, крививший дотоле нос от жидкостей, не содержащих спирта, с удовольствием приложился к крынке, смачно сглотнул, размазал пролившиеся капли по шикарным усам и одобрительно крякнул.
— Храни вас Николай-угодник, — напоследок сказала пожилая женщина, когда мы, расплатившись, двинулись дальше.