Разошлись, однако, не все. Кое-кто остался в кабинете.
Ираида Глебовна.
– Да, Ираида Глебовна?
– Александр Васильевич, я должна вам сказать… Должна вам признаться…
«Надеюсь, не в любви», – подумал Грубин.
– Я шпионила за вами по приказу Тамары Луарсабовны, – выдохнула Ираида Глебовна и закрыла лицо руками.
– Я знаю, – сказал он мягко. – Я догадался.
Ираида Глебовна, с трудом удержав желание разреветься по-настоящему, сдавленно произнесла:
– Она заставила меня. Она угрожала мне. Она говорила, что все вам расскажет…
– О чем? – так же мягко спросил Грубин. – О вашей судимости?
– Вы… Вы знали?!
Грубин кивнул.
– Знали с самого начала?
Грубин кивнул снова.
– И все же взяли меня на работу…
– Я больше доверяю собственному представлению о людях, чем судебным приговорам. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы остаться один.
Из деликатности он отвернулся. За его спиной послышался какой-то полувсхлип-полустон, какое-то восторженное бормотание, какое-то невнятное движение: то ли кинуться на шею, то ли, наоборот, опуститься на колени и вознести благодарственную молитву.
Грубин на всякий случай отступил к окну.
К счастью, Ираида Глебовна не стала делать ни того ни другого. Она была женщиной разумной и здравомыслящей, за что Грубин ее как работника и ценил. Прошелестев что-то неразборчивое, она удалилась, прижав одну руку к груди, а другой вытирая платочком глаза.
* * *
Грубин забыл о ней раньше, чем она вышла из кабинета.
Снова, тесня прочие мысли, перед ним выплыл, возник, почти материализовался из насыщенного напряжением воздуха образ Алены.
«Я не продам компанию, – сказал он ей. – Пойми, я просто не могу этого сделать».
Алена грустно улыбнулась ему, отрицательно покачала головой и растаяла. Вместе с ней растаял и теплый оранжевый свет из окон, превращающийся в зеленый на синем зимнем снегу. Смолк восторженный детский визг в гостиной, у елки с новогодними подарками. И даже укоризненно мяукнул, исчезая, пушистый сибирский кот Василий, которого Грубин-самый младший в последний раз дернул за хвост.
Все исчезло вместе с непреклонной Аленой, и Грубин в душевной муке, которой не знал уже давно, а может, и никогда, прижался лбом к стеклу. Но стекло оказалось теплым и не принесло облегчения.
«Ох, Алена, Алена! Ну почему ты не хочешь понять?! А если хочешь, если можешь, то почему ты не здесь, не со мной? Почему третий день я вижу и слышу тебя лишь в своем воображении? Хватит, довольно. Пора подумать о делах. Пора поискать выход из этого положения. С Тамарой я разведусь, это решено. Давно надо было это сделать. Разведусь в любом случае – будет со мной Алена или нет. Далее. Компанию я не продам. Я не знаю пока, где я достану такую сумму наличными… Продам все, что у меня есть, влезу в долги, но «Вечернюю звезду» в чужие равнодушные руки не отдам. Не отдам в любом случае – будет со мной Алена или нет».