На кладбище, прежде чем войти в гробницу, Ясмин оглянулась по сторонам и помедлила пару секунд. Склонивший голову Джафар, разумеется, ничего не заметил.
* * *
– Снова этот голос… И чудесная музыка…
– Он отвлекает вас, госпожа? Если вам угодно, я деликатно попрошу его удалиться и впредь посещать могилу супруги в другой час…
– О, какие жестокие слова вы говорите, почтенный лекарь! Смею ли я мешать несчастному оплакивать свою любовь в то время и в том месте, где он пожелает? Разве это не было бы противно воле Аллаха, велевшего нам быть терпимыми и любящими друг друга?
– Как прекрасно вы сказали это, госпожа! Как жаль, что этот бедняга не может услышать ваш ангельский, полный сочувствия голос и увидеть хотя бы издали вашу божественную красоту! Уверен, это исцелило бы его горе и утихомирило бы его печаль, которой он предается столь безмерно! Воистину жаль, ибо этот молодой человек – средоточие красоты, мужества и прочих добродетелей, а длительное горе может оставить неизгладимый след на его прекрасном лице! Но что же делать, раз это невозможно!
– Вы говорите, он молод и хорош собой? – тихо спросила Ясмин после долгой, очень долгой (Джафар даже принялся отсчитывать минуты) паузы.
– Моя госпожа, если б я был женщиной, я влюбился бы в него сразу же, окончательно и бесповоротно.
– А скажите, мой ученый друг – я ведь могу считать вас другом (Джафар молча прижал руку к груди и поклонился), – не будет ли слишком большой нескромностью, если вы сейчас выйдете наружу, а я из-за вас взгляну на этого молодого человека?
Джафар поспешил уверить ее, что в этом не будет никакой нескромности.
Сказано – сделано. Ясмин, сжав трепещущей ручкой чадру, чтобы та, спаси Аллах, не соскользнула с ее прелестной головки, выглянула из-за плеча Джафара на озаренного полной луной чтеца и музыканта.
Калиф как раз в это время поднялся с колен и стоял в мечтательной позе, выгодно подчеркивающей достоинства его высокой стройной фигуры, с лютней в слегка отведенной назад руке, и глаза его были устремлены на луну. На самом деле от долгого пребывания в неудобной позе у него затекла спина, и ему просто захотелось потянуться.
Лицо калифа в лунном свете произвело на Ясмин впечатление весьма выгодное: его широкий лоб под белоснежной чалмой, агатовые глаза, орлиный нос и черные как ночь брови, ресницы и короткая ухоженная бородка отвечали самым взыскательным восточным стандартам красоты.
Ясмин не без труда оторвалась от лицезрения столь приятного глазу мужского облика. Джафар, спиной почувствовав ее ускользающее движение, шагнул вперед и сделал калифу тот же быстрый жест рукой, что и вчера, означающий: пора уходить, ваше величество, на сегодня хватит. И калиф безропотно удалился.