В племени ходили страшные истории про людей, чье яйцо похитил соперник или отвергнутая женщина. Только страшная ненависть, затмевающая разум, могла толкнуть человека на это черное дело. Если похитителя удавалось изобличить, его немедленно предавали лютой смерти.
Такие истории всегда заканчивались тем, что несчастный, лишившийся своего яйца, уходил из племени, скитался по джунглям и оплакивал свою судьбу, а через несколько ночей умирал.
Оглушенный внезапным ударом судьбы, Дейв опустился на корточки и зарыдал. Джум скулил и нежно пихал его носом, но хозяин словно не замечал его.
Доев крысу, Эджип вернулась в комнату и была сильно озадачена происходящим.
Дейв долго, долго сидел, глядя в пустоту, не видя обступивших его зверей. Он все глубже погружался в черную бездну отчаяния. Жизнь была кончена. Он никогда больше не увидит отца, мать, братьев, сестер, друзей. Ему уже не суждено обнять любимую жену, взять на руки своего ребенка. Он стал живым мертвецом, и впереди его ждет только смерть, но и после смерти он не найдет покоя. Бесплотным духом он будет вечно скитаться по земле, не в силах попасть в благодатные земли Великой Матери, где не бывает жары и холода, еда изобильна и все его предки счастливо живут в одном огромном Доме.
Пес долго сидел, прижавшись к хозяину, но наконец голод и жажда взяли верх и погнали его на охоту. Насытившись, он немедленно вернулся в комнату, лег в ногах у хозяина и задремал.
Эджип тоже ненадолго отлучилась и вскоре принесла очередную задушенную крысу. Тушку она положила у ног хозяина, а когда Джум потянулся к еде, зашипела на него и отогнала прочь. Только когда нетронутое мясо начало пахнуть, она подпустила пса и позволила ему пообедать.
В комнате стоял запах тухлого мяса, собачьей мочи и экскрементов. По лицу Дейва ползали мухи и прочие насекомые, копошились у него в ушах, лезли в ноздри. Поначалу слой целебной глины на теле защищал его, но вскоре грязевая корка растрескалась и начала отваливаться; тогда мухи принялись жалить его, но юноша не ощущал укусов. Не меняя позы, он справил нужду прямо под себя, отчего смрад еще более усилился. Его мучала жажда, губы пересохли и растрескались, но он продолжал неподвижно сидеть на корточках, погруженный в свои раздумья, не замечая ничего вокруг себя.
Даже страшная буря, начавшаяся за стенами Дома, не смогла вывести его из этого оцепенения.
Грохотал гром, сверкали молнии, под порывами ветра валились деревья, ливень хлестал в открытое окно. Джум трясся от ужаса и тихо подвывал, и даже Эджип потеряла свой обычный невозмутимый вид, но Дейв не приходил в себя. Вероятно, он так и умер бы здесь, не сдвинувшись с места, если бы не ударившая в окно молния.