Нитку бус разорвали на ее глазах, и десяток разноцветных солнышек заискрились на горячем асфальте. Она больше не могла плакать — болели ресницы, смотрела молча на них. Соберет, думала, соберет их, когда разойдутся обидчики. Но они никуда не спешили, и растаптывали ее богатство сношенными ботинками.
Раз, два… Стеклышек становилось меньше. Три, четыре…
Отец никогда не приходил к ним, и Вилла сначала не поверила, что он помнит о ее дне рожденья и даже подарок принес. Но мама сказала, что она просто его не застала и что он, конечно же, сам угадал, о чем она мечтала.
Пять, шесть…
Она даже не заметила, откуда взялся еще один мальчишка. Долговязый, нескладный, он бросился на ее обидчиков и хотя вышел из драки с подбитым глазом, ссадинами и без рукава на выжженной солнцем некогда синей рубахе, с сияющей улыбкой протянул на ладони четыре бусинки.
— Твои?
Она кивнула, и богатство перешло в ее ладошку. Мальчик собирался уйти так же быстро, как и пришел, но Вилла, вытерев мокрые щеки, спросила прямо:
— Хочешь, я буду твоим другом?
Мальчик смерил ее долгим взглядом, и Вилла подумала, что он откажется. Почти взрослый, к чему ему малышня? Но мальчик растеряно спросил:
— Друзья?
И Вилле захотелось тоже когда-нибудь за него вступиться и еще захотелось, чтобы он никогда больше не сомневался. Она взяла его за руку.
— Друзья.
Так они познакомились с Доном.
Много позже, на ее четырнадцатый день рождения, Дон подарил ей настоящую черную жемчужину, и она невольно вспомнила, как он дрался за стекляшки, будто на кону королевство.
— У меня никогда ничего не было, — пояснил Дон, когда она спросила, — поэтому я не люблю делиться.
— Но ты ведь даже не знал меня тогда и мои бусы точно твоими не были.
Дон ничего не ответил, но невысказанное она поняла после его смерти. Лицемерные слезы в глазах его белокурой пассии, и вроде бы сочувственные взгляды повзрослевших мальчишек-соседей, но Вилла не верила им, и не хотела слышать их сожалений. Она не была готова делить с кем-либо даже воспоминания о Доне.
А сейчас… Если он найдет хорошую девушку, которая будет любить его сильнее, чем она…
Чуп начал водить вокруг нее хороводы, что-то бубнил под нос, насупленный, строгий — без записи не подступишься.
— Предупреждаю сразу, — начал нравоучения, — смотреть молча и недолго. Как только увидишь, что с подружкой все хорошо, киваешь мне, и мы возвращаемся. Если ты долго не киваешь, я наступаю тебе на ногу, больно, потому что это не шутки, и могут быть неприятности. Я понятно объясняю?
— Пока да.
Неприятности — это по ее части. Может, на этот раз обойдется?