Древности моих коллег не интересовали, да я и не настаивал. Мне все же нужно было как-то выходить на след «Слезы дракона». Наверняка антиквар приторговывал камешками из панджшерских рудников. Хабиба с нами не было, и упускать такую возможность было нельзя.
Из дверей, заметив остановившихся людей, вышел коротко стриженный мальчик лет десяти и больше жестами, чем словами, стал настойчиво приглашать нас войти.
— Боюсь, это затянется до темноты, — сказал я. — Идите, не ждите меня. Наша гостиница прямо, а потом вдоль арыка налево пару кварталов.
— Я знаю, — сказал Димыч. — И рад, что и ты знаешь.
— Давайте, а то и вы будете томиться, и я буду спешить.
— Ты уверен? Мы можем подождать.
— Да нет, идите! Они скоро будут собираться на ужин. И я как раз к плову поспею.
Вчера нас кормили пловом, и сегодня — мы проходили мимо кухни — тоже готовили плов. Кстати, денег за постой и питание с нас не брали. Может, все это входит в те сто долларов, которые мы платим Хабибу?
Мы распрощались. На помощь мальчику вышел высокий, величественного вида старик в черном балахоне. Он с учтивым поклоном предложил мне войти в его скромную лавку, а потом ухватил меня за рукав и безапелляционно втащил внутрь.
3
Вы умеете торговаться? Не так, тупо: «Нет, это что-то дороговато! Я пойду в другом месте поищу!» По-настоящему, по всем правилам искусства — так, чтобы и самому получить удовольствие, и продавцу доставить? Я умею.
Меня научил этому один бербер-аксакал в алжирском городе Бискра, на северной оконечности Сахары. У него в лавке среди завалов блестящих медных поделок было два старинных кулона из потемневшего серебра, один с бирюзой, второй — с красными веточками кораллов. Надеть такой могла бы только моя любимая теща Пэгги. Но оба украшения были тонкой работы, сегодня так уже никто не делает, и я решил купить и второй кулон для Джессики. Пусть висит где-нибудь на гвоздике!
Я спросил цену, и старик назвал ее. Не помню сейчас, сколько это было. Может, динаров по двести за каждый кулон — хотя это могло быть и двадцать, и две тысячи, не помню! В любом случае для меня эти деньги были смехотворные, и я тут же полез за бумажником. Старик покачал головой и остановил мою руку:
— Ты не хочешь купить.
— Как — не хочу? Хочу! Сколько они стоят? Двести и двести, всего четыреста. Правильно же?
Я снова полез за бумажником.
— Ты не хочешь купить! — любезно, но упрямо повторил старик.
Мы посмотрели друг на друга, и я понял.
— Сколько вы говорите? Четыреста? Че-ты-ре-ста!!!
Старик расплылся в улыбке.
— Нет, это таких денег не стоит!