Таким образом, наша задача — научная цель экспедиции — будет выполнена. Человек на звезде! О такой возможности не мечтали даже фантасты. Вот этими самыми ногами мы будем ходить по траве новой планеты, сверкающей сейчас на нашем ночном небе в виде маленькой звездочки. Вот этими самыми глазами, — он прикоснулся к очкам, — мы увидим новые пейзажи, новые горы, новые леса, новые растения, новых интересных животных, быть может, и новых интересных людей, и обо всем этом сообщим на Землю.
Как расширятся наши знания о Вселенной! Стоит ли ради этого рисковать? Думайте же, думайте, решайте и говорите ваш ответ.
— Мы едем с вами, Иван Иванович, — ответил Аркусов. — Едем, если даже будет только один шанс против тысячи остаться в живых. Но мне хотелось бы иметь ответ еще на один, последний вопрос, вы все время говорили о дороге туда, на Бету, но еще ни одного слова не сказали об обратном пути, о возвращении с Беты на Землю. У вас, конечно, имеется вполне разработанный план?
— План? Возвращение на Землю? — спросил Тюменев, как будто его разбудили, оторвав от прекрасных сновидений. Нервно потер руки, прошелся по кабинету, постоял, прислушиваясь, возле двери, подошел к молодым астрономам и сказал тихо, но раздельно:
— Мы… никогда не вернемся… на Землю. Вот именно! — И, словно рассердившись на себя за минутную слабость, почти крикнул: — Что же вы молчите? Вы устрашены? Знайте же, с вами или без вас, но я лечу на Бету!
— Да-а, — протянул Аркусов. — Это совершенно новое обстоятельство. Я соглашался лететь, если есть хоть один шанс против тысячи остаться в живых. Но остаться вечным пленником этой планеты, покинуть Землю навсегда, покинуть друзей, родных, близких, покинуть все привычное, любимое, дорогое… Нет, воля ваша, Иван Иванович, но на это я не могу решиться, — сказал Аркусов.
Наступило тягостное молчание. Старый астроном сердито шаркал ногами по ковру, словно отбрасывая с пути невидимые камешки.
Ветер шумел и свистел над крышей. Аркусов сидел в кресле нахмурившись, обхватив руками колено больной ноги. Турцев перебирал в своем портфеле листки бумаг, испещренные математическими знаками. Проходила минута за минутой, никто не начинал говорить.
Наконец Аркусов поднялся, сказал: — «Ну, мне пора» — и, прихрамывая, вышел из кабинета. Тюменев запер дверь за задвижку и подошел к племяннику. Лицо старого профессора было взволнованно, глаза пытливо искали глаза Турцева.
— Ну, что же? А ты? — воскликнул Тюменев.
Турцев посмотрел на профессора, улыбнулся и сказал:
— Конечно, я лечу с вами, дядюшка. Нельзя же отпустить вас одного в такое путешествие.