Убыль в ратниках совершалась столь быстро, что там, где только что была середина русского боевого строя, вдруг обозначилась его передовая линия. Прохор остервенело рубил мечом вражеские копья, напиравшие на него густым частоколом, за которым виднелась стена круглых щитов с красными крестами и яйцеобразные шлемы фрягов. Оттуда неслись воинственные крики, смешиваясь с грозным гулом боевых литавров.
Там, где удавалось поломать копья фрягов, русичи врывались в ряды ордынской фаланги, яростно орудуя мечами и топорами. На этот раз отступать русским ратникам было нельзя, воеводы и сотники кричали до хрипоты, призывая воинов стоять насмерть. Воеводы кричали и не слышали сами, что кричат, ибо страшный гул сражения поглощал все звуки. Воины обливались потом и захлебывались пылью. Тут почти не было места для удали и ловкости, дольше выдерживал тот, кто крепче стоял на ногах.
Прохор задыхался в духоте, ничего не соображая и не замечая того, что под ногами у него не земля, а сплошь порубленные, заколотые, истекающие кровью тела чужих и своих. Его меч окрасился кровью сраженных им врагов, которые упали, но по их трупам на Прохора надвигались все новые толпы врагов в черных латах. Фряги рвались к стягу городового московского полка.
Монах Галактион, пребывая в ужасе от творящегося вокруг кровопролития, сжимал обеими руками древко знамени и, подняв очи к небу, во весь голос читал молитвы во спасение своей души и христианского воинства. Вражеский дротик, вонзившийся ему в грудь, оборвал молитву Галактиона на полуслове. Издав длинный предсмертный стон, монах упал возле воткнутого в землю стяга с кровавой пеной у рта.
К упавшему знаменосцу подскочил плечистый фряг с треугольным щитом и коротким широким клинком. Он замахнулся, собираясь подрубить русское знамя. Однако Прохор оказался проворнее, его узкий меч поразил фряга прямо в горло между краем панциря и защитным щитком шлема. Ноги фряга подломились, и он боком свалился на бездыханного Галактиона. Черный шлем скатился с его головы.
Прохор всего на миг задержал свой взгляд на лице фряга, искаженном предсмертной гримасой, но и этого краткого мига ему было достаточно, чтобы опознать умирающего.
«И ты здесь, Козамо! – мысленно усмехнулся Прохор, отражая удары вражеских мечей. – Ах ты, алчная душа! Тоже купился на посулы Мамая. Вот и подыхай теперь здесь!»
Глава двенадцатая
«Кровь лилась, как вода…»
Янина, продрогшая в утреннем холодном тумане, довольно долго отогревалась, лежа на повозке и закутавшись в грубое полотнище походной палатки. Из-за этого она пропустила общее построение полков и опоздала на утренний молебен. К смурному состоянию Янины, озябшей и невыспавшейся, добавилось чувство голода, от которого у нее урчало в животе.