Я подумал, что мне необходимо развеяться, и согласился. Что было дальше – не помню.
Я очнулся на обшарпанной деревянной скамейке. Костя сидел рядом.
– Оклемался? – спросил он.
– Да, – сказал я, с трудом принимая вертикальное положение. В голове было сумрачно, я попытался вспомнить, что со мной было, и не смог.
– Где мы? – спросил я, оглядываясь. Окружающая обстановка памяти не прибавила, но повеяло тревогой. Голые крашеные стены, маленькое окошко с решеткой. Тюрьма?
– В камере, – сказал Костя. В голосе его не слышалось страха или отчаяния, и я невольно проникся уважением к другу. – В ментовке.
– А… что мы натворили?
– Не мы, а ты, – поправил Костик. – Я вообще ни при чем. Не думал, что тебя так развезет с пары бутылок пива. Ты дурь не глотал?
– Ты что, Костик? Ничего я не глотал! А вообще-то не помню, – признался я. Не знаю, как Костика, а меня пребывание в камере откровенно пугало. Что произошло? Вдруг я кого-то убил? – Ты же знаешь, я дурью не балуюсь! – сказал я.
– Ты такое вытворял…
– Не томи! – разволновался я. – Чего я вытворял? И почему ты здесь, если ни при чем?
– Странно, я тебя ни на минуту не оставлял. В сортир только сходил. Прихожу – а ты с Питом сидишь, беседуешь.
– С Питом? – удивился я. – Я с Питом как-то…
– Вот именно. Я и удивился: чего это вы чуть ли не в обнимку сидите?
Ничего себе. Пита я в упор не помнил. О чем я с ним говорил, тоже.
– А дальше?
– А дальше напился ты, вот и все. Я тебя таким еще не видел… Мы вышли на улицу, шли, разговаривали, а менты тут как тут. Правда, орал ты громко, вот они, наверное, и привязались. Я тебя отмазывал, так и меня загребли, – рассказал Костя. Мне стало легче. Значит, ничего не натворил. Уф, пить как хочется…
– И когда нас выпустят? – спросил я.
– Наверное, скоро. Денег у нас нет, за «номер» платить нечем, – невесело пошутил Костя.
Я улыбнулся, разглядывая пыльную лампу, висевшую на некрашеном бетонном потолке:
– Тогда подождем.
Мы подождали. Время текло архимедленно. Ни мобильника, ни часов у меня не было. У Костика были часы, но я героически старался на них не смотреть.
– Сколько сейчас? – не выдержал я.
– Девять утра, – ответил Костя. – Думаю, уже недолго. Просто пересменка у них.
– Откуда ты знаешь? Ты что, здесь бывал?
– Случалось, – односложно ответил приятель. Я позавидовал его выдержке, вдруг понимая, что испытывают заключенные. Огромная плита времени давит, сжимает в крошечной камере, пугая неизвестностью. Хорошо, когда знаешь срок, а если не знаешь? Как в царские времена в Петропавловке сидели, не зная, помилует царь или всю жизнь заживо гнить придется, – ужас. Чтобы прогнать неприятные мысли, я спросил Костю, о чем мы говорили на улице.