– Данилка… – Старик трепетно привлёк к себе внука, плечи его вздрагивали.
Байкаловцы тесным кольцом обступили старика, внука и Федоску Протопопова. Молодой белобрысый красноармеец, стоявший рядом с командиром, вдруг выхватил из кобуры наган и с криком: Всех их!.. Всех!.. – бросился к арестованным бандитам.
– Остановите его! – приказал Байкалов. Красноармейца сдержали, подвели к командиру.
– Понять тебя можно, Семечкин, – строго сказал Байкалов. – Всех их – ты правильно сказал. Все злодеяния их не останутся безнаказанными… Суд будет для них, и кара им будет назначена военно-революционным трибуналом.
Федоска Протопопов провёл ладонями по влажному лицу и негромко, но твёрдо, повернувшись к байкаловцам, стал говорить, положив руки на плечо Данилке:
– Вся наша жизнь была чёрной от сожжённых яранг и дымных костров, от вечной нужды и притеснений. Наше северное солнце не очень жаркое, но и его тепло закрывали от нас тойоны и бандиты чёрными ровдугами, чтобы мы не видели его света.
Федоска немного помолчал, нелегко ему было переломить внутреннее волнение…
– Пришли Советы! – Голос Федоски окреп, и сам он выпрямился, стал строже: – Советы прогнали наших мучителей и сказали, что теперь никто и никогда не отнимет у нашего Данилки ясного солнца. Никто не обидит северного человека.
Он зачерпнул горсть снега и поднёс к лицу. Помолчал. Будто любовался весенним снегом и, успокоившись, добавил:
– Поклонись, Данилка, низко поклонись ревкомовцам, вернувшим в нашу сендуху солнце и свободу…