Отзвенела капель. Сирень отшумела. Промчалось жаркое лето. Осень разбросала серебро по жухлой стерне опустевших полей. Вот и порошные ветры выстудили недолгое счастье из опустевшего дома Ивана Кирпичёва.
Жена не смирилась. Закон оказался на её стороне. Расставание с дочерью было нелёгким… И навалилась такая тяжесть, что невмоготу. Единственный выход видел он теперь лишь в распахнутой дали дорог.
Отговаривать его не стали. Отпустили. Вышел Иван за ворота автобазы, постоял, опустив крутые плечи, у проходной, как бы прощаясь, и подался на далёкую Чукотку.
Туман поредел. На тёмном покрывале неба выступили мелкие ясные звёзды. Из узкого, со множеством поворотов зимника машина наконец вырвалась на простор. Засветилась вдали желанная россыпь огней. Погындино…
На обратном пути Иван заглянул в больничную палату к Рыльтыну. Привёз ему лимон и два огромных апельсина. Старик прослезился.
– От самого председателя райисполкома за оправданное доверие получил! – радостно говорил Кирпичёв, втискивая старику фрукты в узкие карманы больничной пижамы.
…Вспомнилось всё это Ивану Кирпичёву как-то по-особому ясно, открыто, потому что та первая встреча с людьми природной чистоты навсегда осталась в его памяти. Сейчас он снова в яранге Рыльтына ощутил ту притягательную силу человеческого тёпла, от которой, казалось, не уйти.
Лена хлопотала у костра. На притоптанной траве расстелила коврик. Старик достал прибережённую на особый случай бутылочку. Выпили. Закусывали отварными оленьими языками и жареной форелью… Тонкой змейкой поднимался дымок над костром и лениво курился по долине. Неслышно, стремительно проносились над головами маленькие летучие мыши. Где-то посвистывали еврашки. Изредка пофыркивали олени.
Заварили чай. Разлили по чоронам. Чай слегка парил, будто молоденький туман на ранней вечерней зорьке. Рыльтын отпивал чай маленькими глотками и, причмокивая, повторял:
– Чай пьёшь – хорошо… Чай не пьёшь – плохо… Хороший чай – думы хорошие. – Насытившись, раскурил трубку и, пуская скупые колечки, некоторое время изучающе приглядывался к Ивану, будто всё ещё не верил самому себе: «Иван ли это?»
Спросил, когда Иван отставил в сторонку чорон и прикурил от раздутого уголька сигарету:
– Зачем, однако, так долго не шёл ко мне?
– Чукотка! – неопределённо вырвалось у Ивана. – Разве отыщешь?..
– Искать надо! – с упрёком покачал головой старик. – Искать, однако…
– Дорог-то сколько!.. – не сдавался Иван.
– Земля одна. – Рыльтын потянулся за вспыхнувшей в костре веточкой, чтобы снова разжечь трубку.
– Это точно, – согласился Иван, – да только дороги, как и люди, разные. Скитался бы я по Чукотке ещё лет семь и, возможно, не встретил бы вас, не приведи нужда. В урочище Гнездовом разорвало у меня задний баллон, а на скальном подъёме пошёл на разрыв второй. Вот и пришлось бросить машину и топать пешком. Ничего, – успокоил он Рыльтына, – доберусь до Снежного. Немного осталось. Там не откажут, помогут, доставят на вертолёте к машине. – Он виновато опустил взгляд, тлеющей палочкой поковырял в костре, прикурил погасшую сигарету и, точно оправдываясь, продолжал: – Приболел я. На машину посадили другого водителя. Он и угробил за это время машину, да ещё инструмент ополовинил. Вот когда баллон у меня разорвало, я сунулся в ящик, и оказалось, что ни гидравлического, ни механического домкрата нет… Так что, Рыльтын, и люди разные.