– Очнись! – вопил Пашка, тормоша Назара что есть мочи. – Сдохнем, лят тебя возьми! – хрипел он, заливаясь слезами. – А я не хочу! Не хочу!
Назар встал. Ломило поясницу, плечи, ноги сводила острая судорога. Перед глазами стояла сетчатая пелена, плавали круги побежалости. Отдышавшись, он склонился над притихшем Нырком. Сначала ему показалось, что Пашка не дышит, что он мёртв. Его лицо покрыла серая чешуйчатостъ, точно прихваченное первым морозным ветром омелевшее озерцо. Глазницы потемнели, осели глубже… И только вспухшие синие прожилки под глазами еле-еле подёргивались. Нырок метался в жару. Назар высвободил из меховой обёртки культю и растерялся. Повязка промокла, от неё исходил дурной запах… Пришлось потуже стянуть всю культю и завернуть в лоскут ави. Но тут же Нырок стал вяло потягиваться, неестественно гримасничать, приподнимать подёргивающиеся веки. После нескольких глубоких храпких вдохов он вытянулся и затих, а через несколько секунд ровно засопел. У Назара отлегло от сердца…
Ночь тонула в глубоком иневом колодце. Плавно и легко пламенея, разгорался чистый рассвет. Торопливо менялись световые краски: серый тон на бледно-сиреневый, зеленовато-жёлтый на лазоревый… День рассвечивался. Ветрился. Остывал. А Назар натягивал лямку: тащил Нырка, а кругом ничего и никого… И вдруг! – мучительный запах печёного хлеба… У него закружилась голова. Жгучие спазмы кишечника и острая боль в ступнях свалили его, а из носа хлынула кровь.
«На Нижней протоке рыбаки хлеб пекут, – с ужасом подумал он, не в силах проглотить удушливую слюну. – Эка, куда меня занесло… До Нижней протоки не меньше пяти-шести километров».
На примерной половине ровного участка Хватов останавливался несколько раз. То опустошительно вкопано сидел на снегу, привалившись на локоть, стараясь отдышаться, впрягался в потяг и тащился, тащился, оставляя позади неровный, шаткий след. Он слабел с каждым шагом. Время его остановилось…
Скупой оранжевый закат начинал угасать в задымившихся позёмкой волнах тундрового океана, а Назар не в силах; был подняться. До боли в висках он вглядывался в свечение, уплывающее к далёким моренам, и ему казалось, что за далёкой далью, точно в лампадном свете, поднимается огромный белокаменный город в мерцании ярких тёплых огней… – Прожит ещё день, – шептал он, не отрывая взгляда от горизонта. – Ничего, гражданин Нырок, нам вон до того краешка дотянуть, а там… рукой подать… Главное – терпение…
– Нет, Назар, это конец, – еле слышно прохрипел Нырок и едва заметным кивком подал знак, чтобы Назар приблизился к нему.