– Ешь, серый, ешь, мясо вкусное.
Трилап лежал неподвижно. Открытые глаза – мутные ледышки. На коротких седых усинах осел холодный иней. Тревожно и жалобно завыли собаки…
– Ему уже ничего не нужно, – печально уронил старик, глядя на застывшего в непокорной позе волка. – Он мёртв.
После полудня с моря потянуло влажностью, Савва беспокойно смотрел на далёкое тёмное облако. Вкрадчивая тревога вползла в душу. Так всегда бывало, когда надвигалась пурга. А тут ещё Данилка собирался на дальний порядок проверить сети. Неделю пуржило. Сети могут вмёрзнуть в лёд. Пропадут. Рыбу тоже жалко. Собачек кормить будет нечем. Савве не хотелось отпускать внука. Единственное, что успокаивало, – ловкость мальчишки.
Данилка впитывал наставления старого каюра, и это радовало. Савва всем своим существом привязался к чувствительному пареньку и твёрдо был уверен, что из него получится настоящий человек. Прихрамывая, Савва обошёл подготовленную к выезду упряжку, потрепал за ухо приветливого вожака и, поглядывая на внука, как бы между прочим, тихо сказал:
– Однако, дует… Олешки в кругу…
– Серый напугал, – ответил Данилка.
– Запургует опять…
– Управлюсь.
– Засветло бы обернуться.
– Успею.
– Эх, ноги крутит, – досадовал Савва.
– Тебе лежать надо.
– На солнышко вышел…
– Серого жаль…
– Трилап пожил… Собачек не гони.
– Сами разойдутся.
– Поезжай, однако, – благословенно сказал старик и погладил внука по малахаю. – Поезжай.
Собаки насторожились, притихли. Как спортсмены-бегуны, сгруппировались на стартовой полосе в ожидании сигнала каюра, приготовились. И вместе со звонким голосовым понуканием «хгак», с задорным перебрёхом подхватили лёгкую нарту и понесли.
– Хгак, хгак! – озорно разносится Данилкин голос. – Вперёд, вперёд!
Савва стоял и смотрел вслед уносящейся упряжке. Лицо его посветлело, разгладилось от нахлынувших приятных мыслей. Он с затаённой грустью радовался всему, что его окружало и навсегда связало с судьбой внука. Он совсем не помнил свои детские и юношеские годы, потому что у детей тундры не бывает ни того, ни другого. Единственное, что хорошо помнил Савва, так это непринужденное общение со старшими. Его, как и других детей, никогда не били, он не слышал оскорблений и с пелёнок был свободен, как тундра. Холод, голод, болезни – всё переносилось, переживалось. Видимо, ещё в материнском чреве он унаследовал выносливую породу предков, их чистоту души и ясность ума. Всю свою жизнь Савва честно трудился, не зная усталости, иногда последним куском делился с родичами, друзьями и подчас с незнакомыми людьми. В тундре не должно быть обездоленных – гласили предания предков. Его любимая жена преждевременно ушла к верхним людям, его надежду, продолжение его рода – сына – зверски замучили колчаковские бандиты. Горькая обида вдруг сдавила ему горло и затуманила и без того выцветшие глаза. Савва тотчас вспомнил, что Данилка не взял с собой винчестер. Засуетившись, он необыкновенно резво юркнул в хижину и уже с порога, не узнав своего голоса, закричал: