Однажды, когда они сидели у костра и ужинали, вдруг хрипло, яростно захлебываясь, зарычала на черноту тайги лайка.
– Ну чего? Кого ты испугалась? Кто там? – спросил Алтухов и ласково погладил собаку, но та только поджала хвост и дрожала у его ног.
– Дурочка еще, – сказал Алтухов с сожалением. – А хозяин ходит, черт, где-то близко. Где-то ходит, но к засидке не идет, что-то ему не нравится, не нравится что-то, – бормотал он, и Родионов явственно представил, как совсем рядом с ним, может быть, в ста, в пятидесяти шагах, неслышный, крадется большой и сильный зверь, видит их освещенные пламенем лица и следит за каждым движением.
– Видеть-то он нас не видит, – точно угадывая мысли Родионова, произнес Алтухов, – медведи слепые почти, но чует наверняка.
В этот момент Родионову захотелось поскорее уйти в дом, запереться там, он ожидал, что именно так и потупит осторожный, опытный Алтухов, но тот как ни в чем не бывало пил чай, курил и щурился на огонь, не снимая руки со спины поскуливающего пса.
Через два дня собака пропала. Она уходила иногда днем в лес, но к обеду всегда возвращалась, хоть и отказывалась от консервов. Однако в тот день она не пришла, не вернулась и к вечеру, Алтухов с ружьем ушел в тайгу, а Родионов, не справившись с захлестнувшим его ужасом, заперся в доме и лишь вскользь подумал, как будет нехорошо, если Алтухов догадается о его страхе.
– Жалко собаку, – заключил Алтухов наутро, – молодая была, вот и попалась по глупости.
– Кому? – одними губами произнес Родионов.
– Может, волку, может, медведю, – пожал плечами Алтухов и пошел к засидке.
После ухода его Родионов снова заперся в зимовье и решил покуда без нужды из дома не выходить. Теперь он уже раскаивался, что увлекся нелепой затеей ехать на целый месяц в сибирскую тайгу, и не чаял, как выбраться обратно в любой, пусть самый захолустный город, по которому можно ходить, не опасаясь бездушного зверя. Он пробовал было читать то Библию, то Гомера, но мысли рассеивались, он упал на нары и так пролежал весь день подавленный.
К вечеру ему вдруг послышалось, что в тайге лает собака. Он вышел на крыльцо, прислушался и, взбодрившись, стал громко звать пса, но ветер уносил крик в сторону. И все равно на душе полегчало, казалось, вот-вот выбежит к зимовью живая душа, но вернулся Алтухов и, покачав головой, сказал:
– Нет, Миш. Собаки нашей больше нет. Это изюбриха лает. Она вон там на поляне у солонцов.
Он протянул бинокль, и на склоне гольца на границе леса и луга Родионов разглядел в высокой траве грациозного оленя с острой мордочкой. Олень озирался, напряженно вслушивался в тайгу и иногда лаял горестным, тревожным лаем. И душу Родионова охватил, не страх даже, а печаль по погибшей собаке, будто их было трое и теперь одного не стало.