– Спокойнее, спокойнее! Если не можешь держать себя в руках – заткни уши!
– Так ведь стонет же!
– Хочешь, чтобы я выскочил на улицу и перевязал этого дурака?
– Э-э-э, – морщился Пухначев.
– В войну, бывало, наших ребят стоном на нейтралку заманивали и там приканчивали.
– Но так-то война! Великая, и ещё– Отечественная!
– Месяц назад около гостиницы «Ариана» был ночной бой. Рядом с гостиницей дорога проходит, её хотели перекрыть душманы, но не смогли – только схлестнулись с нашими. И там тоже стонал раненый. Так жалобно, так жалобно стонал, что один дуралей из наших выскочил на помощь – думал, кто из советских стонет, надо его перевязать, затащить в помещение, помолиться за его душу, если совсем плохо – только того дуралея и видели! И где он сейчас – одному Богу, да ещё, быть может, Аллаху и ведомо!
Вскоре раненый перестал стонать – либо он скончался, либо его отволокли на перевязку, либо встал сам и пошёл к сообщникам, поняв, что кукареканьем на улицу никого не выманишь.
К утру сделалось тихо. Странная штука – тишина. Она опаснее любого грохота. Минут двадцать не звучало ни одного выстрела, всё погрузилось в серую плотную мглу, все звуки были задавлены и старик с Пухначевым ощущали себя очень тревожно, потом в районе Грязного базара, недалеко от набережной Кабулки раздалась пулемётная очередь, стихла, минут через пять прозвучал гулкий гранатный хлопок в старом городе – старик ожил, всё зафиксировал, немо пошевелил губами, будто собирался что-то сказать, но промолчал.
– Похоже, всё кончилось, – шёпотом произнёс Пухначев. – Только кто кого победил? А? А посольские совсем забыли про нас!
Старик ничего не сказал в ответ, прижался к стене. На улочке появились люди. Человек пятнадцать. По виду – студенты, чернобородые молодые, со сверкающими улыбками, вооружённые кто чем – были тут и автоматы, были и старые буры с вытертыми деревянными ложами и длинными утолщенными стволами, были и карабины. Старик внимательно оглядел кучку, пересчитал стволы, всё понял и вздохнул, будто ребёнок:
– Вот сейчас, похоже, действительно всё может кончиться. Ты письмо своим не написал?
– Нет. А разве его можно будет переслать?
– Могли бы спрятать где-нибудь здесь. В щели. Под батареей. Под плинтусом. Наши-то сюда так или иначе придут, – старик горько усмехнулся. – Только нас уже не будет.
Собравшиеся внизу погалдели немного у входа, попинали ногами в дверь, потом двое отошли к дувалу, рыхлой глиняной массой обозначившему противоположную сторону улочки, внимательно оглядели окна гостиницы, стараясь понять, есть в ней люди или нет?