Он нагнулся, забираясь в кабину бронетранспортёра, больно прикусил губу, хотел выругаться, но покосился на водителя Ефремкова и смолчал. Коля Ефремков был худым, по-рыбьи плоским, будто бы некормленным, хотя в один присест мог запросто съесть два обеда – и съедал, он походил на вечно обиженного и вечно настороженного школяра-мальчишку, в чёрных глазах его раз и навсегда застыло что-то горькое, далёкое. Жизнь у него выдалась непростая, семья была большой, отец не всегда приносил домой деньги – просаживал в пивных, мать, задёрганная, больная, вымещала зло на детях, в первую очередь на Кольке. Только в армии Коля Ефремков, пожалуй, и почувствовал себя человеком.
Но дом свой любил, мать жалел и часто писал ей письма, скоро собирался «в дембель» – демобилизовываться и прикидывал, что бы ей привезти из далёкого, пропечённого огнём и солнцем Афганистана? Машину Ефремков знал хорошо, за бронетранспортёром следил ревностно, иногда жаловался на мотор – видать, машину в конце месяца выпустили, когда гнали план и болты закручивали на живую нитку. Раз дизель барахлил, значит, были вещи, к которым Ефремков не мог подступиться.
– Ну как мотор, Коля? – Терехов назвал водителя по имени, так лучше, теплее, человечнее, что ли, нежели «рядовой Ефремков»; Ефремков от этих слов сгибается – он словно бы припадает к дороге и щурит влажные глаза, обведённые рябым крапом пыли, вытемнившейся в складках и морщинках. – Не барахлит?
– На этот раз нет, товарищ капитан, – Ефремков кулаком потёр глаза, веки его сделались красными. – Всё в порядке, товарищ капитан.
Сидевший справа сержант Кучеренко опустил приклад пулемёта на колени. Ствол задрался вверх, настороженно уставился непрощающе-чёрным недобрым зрачком в небо.
– Ефремков, товарищ напитан, так вылизал машину, что в моторе суп можно варить, – зубы ярко и молодо блеснули на усталом лице Кучеренко.
– Пусто? – спросил у него Терехов.
– Как видите, товарищ капитан. Ни единой души.
– Не то, Кучеренко, не то, – Терехов поскоблил ногтями зудевшую от пыли, жары и пота щеку, – нигде дымов не видно?
Басмачи, они и характер басмаческий, средневековый имеют, и повадки: в горах, где рация может оказаться бесполезной, сигнал тревоги часто подают дымами. Как во время нашествия татар на Русь.
Важно ещё в этой дороге не укачаться, не забыться под приятную думу о доме и усыпляющую мелодию мотора; и если жёлтый воздух начинают вспарывать дымы, значит, их ждут в каком-нибудь сплюснутом каменном проходе, где можно поставить пулемёт – всего лишь один ствол и месяцами этим стволом держать оборону. Терехов поморщился: ничего нет хуже таких встреч! А стоит затоптаться, растеряться перед пулемётом – начнут садить из гранатомётов. Прицельно, в борт, перед которыми листовое прикрытие бронетранспортёра слабовато, оно только против пуль и осколков, но не против гранатомёта. Вот тогда-то понадобится умение Ефремкова – надо будет лавировать, постоянно менять позиции и пробиваться вперед.