– Что с вами, сержант?
– Ничего. – Князев по-ребячьи мотнул головой. – Стреляют.
– Слышу, что стреляют, – жёстко проговорил Негматов, скосил глаза в сторону недалеких дувалов, за которыми плоско желтели глиняные домики. За домиками этими располагался рынок, пустырь за рынком, где были поставлены железные шатры. Что-то тронуло его рот, на лбу возникла упрямая вертикальная морщина, придававшая лицу лейтенанта сердитое выражение, – человек, чей лоб разрезан пополам прямой складкой, обязательно на кого-нибудь сердится. Но, наверное, не всегда. У Наджмсамы, бывает, тоже возникает вертикальная морщинка на лбу. Негматов тронул пальцами морщину, потер её, пытаясь разгладить, но ничего из этой попытки не получилось, и лейтенант, помолчав немного, произнёс, обращаясь к Князеву на «вы»:
– Давайте-ка в своё отделение, сержант!
Резко повернувшись через плечо на одном каблуке – типично строевое движение, тысячу раз описанное, просмакованное в литературе, приводящее человека в трезвое состояние, заставляющее быть готовым ко всему, что только может быть: к схватке, к марш-броску, к сидению в окопах, к погоне, – Князев побежал к здоровенной, огрузшей тугими, хорошо натянутыми боками палатке-брезентухе, в которой жило его отделение. Понял: возможно, понадобится их помощь.
Помощь понадобилась.
Хоть и мало было душманов, что пришли и навалились на афганских товарищей, охранявших палатки с электростанцией, привезённой с таким трудом по сыпучей и узкой горной дороге, а заодно и на наших ребят, находившихся там в наряде, – человек тридцать всего, а вооружены они были хорошо – у каждого автомат, пистолет, гранаты, схожие с нашими лимонками, скорее всего – американские. Князев видел эти гранаты: действительно, лимонка как лимонка, но на самом деле не лимонка, хотя рвётся с оглушающим грохотом и осколки сеет так же далеко – то ли американское, то ли испанское производство, маркировки на этих гранатах нет. Американцы вообще своё оружие не маркируют, не оставляют на нём никаких меток. Вроде бы, ничейные эти гранаты, никем не произведенные, Божьей милостью на землю, словно манна небесная, посланные – ни буковок там никаких, ни фирменных знаков, ни рисок с зазубринами, всё спилено, стёрто, уничтожено под корешок.
Из-за дувалов примчался худенький скуластый паренёк с продолговатыми и тёмными, как вытаявшие из-под весеннего снега листья, глазами, в кремовой, такой же, как и у Наджмсамы, форме, рухнул подле Князевской палатки на землю, несколько секунд сидел молча, стараясь захватить сухими, в белесой коросте губами воздух, хрипел, потом выдавил из себя коростелиное, трескучее.