Тихий шорох ткани заставляет меня резко распахнуть веки.
В кресле у очага сидит настоятельница монастыря Святого Мортейна, облаченная в черные церемониальные ризы. И как обычно, по ее бледному лицу невозможно понять, о чем она думает.
Меня охватывают разом страх и раскаяние.
— Матушка настоятельница, — кое-как выговариваю я, преклоняя колени перед аббатисой и касаясь лбом холодного каменного пола.
— Дочь наша, — ледяным голосом произносит она, и в голове у меня не остается ни одной мысли — все вытеснил страх.
Я-то думала, у меня будет время обдумать каждое слово, которое я ей скажу, а еще лучше — изложу в письме, и она прочтет это письмо в стенах нашего монастыря, а не здесь, где она сидит передо мной, как воплощенное возмездие.
Шуршит пергамент. Я чуть поднимаю голову и вижу, что она разглаживает на колене записку. Ту, что я ей отправила.
— Мне кажется, — говорит она, — нам нужно многое обсудить.
— Да, пресвятая матушка настоятельница.
Кажется, голос у меня дрожит чуть меньше. Постепенно я припоминаю свою былую решимость и поднимаюсь на ноги, не спрашивая позволения. Я отряхиваю колени, окончательно собираюсь с мыслями — и смотрю ей прямо в глаза.
— Канцлер Крунар предал нас всех, — говорю я.
Ее лицо неподвижно, как мрамор.
— Объясни.
И я объясняю. Рассказываю о его коварстве, о том, как он манипулировал людьми и рушил их жизни. Договорив, я не знаю, поверила она мне или нет.
— Если это так, — произносит она наконец, — канцлеру Крунару за многое придется ответить.
Я киваю. Могу себе представить, как потрясло ее услышанное.
— Он сидит в подземельях Геранда, ожидая приговора, который вынесут ему герцогиня и ее Тайный совет. — Я сжимаю одну руку другой. — И вот еще, матушка. Я должна кое о чем предупредить вас. — (Она поднимает брови, но не перебивает меня.) — Я пришла к убеждению, что метки, посредством которых направляет нашу руку Мортейн, не так просты, как нам прежде казалось. Боюсь, они не столько призывают нас к действию, сколько служат отражением могущего произойти.
— Умолкни! — Аббатиса встает, отменяя мои слова взмахом руки. — Ты взялась поучать тех, кто выше тебя? Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю! Вот прослужишь Мортейну лет двадцать, прилежно изучая Его деяния и пути, тогда и будешь толковать мне Его заповеди. Но не ранее! — В ее холодных синих глазах пылает гнев. Она подходит к окну и смотрит наружу, на оголенный по зимнему времени монастырский сад. — А что Дюваль? Ты любишь его?
Она говорит так насмешливо, точно я нагишом валялась в грязи со свиньями.
Я закрываю глаза и тянусь в глубь своего существа, к той божественной искре, которую с некоторых пор в себе ощущаю.