— Пожалуйста.
— Вы что, влюбились в меня?
— Что ты подразумеваешь под этим словом?
— Ну, когда пожилой мужчина хочет трахнуть молоденькую девушку, но робеет. Что-то вроде этого.
— В этом смысле, скорее всего, да, влюбился. Для тебя это важно?
— Может быть…
Я собирался подвезти Олю до дома, высадить и сразу уехать, но получилось иначе. Ее родители как раз выгружали товар из желтого пикапа, Оля к ним подбежала, что-то напела и привела ко мне. Я вылез из «жигуленка» и, честно говоря, не знал, как себя вести. Растерялся. Ее мамочка — полная, цветущая женщина с пухлыми щеками, круглым лицом и сияющими глазами — понравилась мне с первого взгляда, чем-то напомнила сестру Жанну. Отец — по словам Оли, бывший писатель — произвел сложное впечатление: бородатый мужик лет пятидесяти, высокий, сутулый, с унылым выражением лица, в казенного вида ватнике, двигался он как-то боком и при этом смотрел себе под ноги, словно что-то выискивая. В его манере держаться было что-то механическое, нарочитое, впрочем, я живых писателей раньше не встречал, может, им такими и полагается быть, немного не в себе. Тем более писателю-челноку.
Оля нас познакомила, и я по очереди пожал пухлую ладошку Галины Павловны и сухую, костистую длань Валентина Гаратовича.
Оля меня так представила:
— Мой новый друг, Иван Алексеевич. Он покровитель всех несчастных, обездоленных девушек.
— Ольга! — одернула мать, дружески мне улыбаясь. И она, и ее муж-писатель вели себя так, будто их дочь вернулась из института, а не отсутствовала несколько суток неизвестно где. Светские манеры. Правда, писатель не удержал кривой ухмылки, которая свидетельствовала о том, что он видит меня насквозь и не считает подходящей компанией для дочери.
— Иван Алексеевич, — капризно протянула Оля, — вы поможете нам разгрузиться?
В следующие полчаса мы вчетвером перетащили с десяток тяжеленных тюков сначала в лифт, а потом в квартиру на шестом этаже. Галина Павловна порывалась мне помогать, лезла под руку и сильно мешала, зато Оленька с угрюмым видом сообщила, что девушкам ее возраста носить такие тяжести противопоказано, если они хотят нарожать здоровых детишек. Транспортировка товара сопровождалась, кроме того, злобными репликами соседей, собравшихся на лестничной клетке в ожидании лифта. Самое мягкое: «Никак не наторгуются, мерзавцы! До людей им дела нет».
Это произнесла согбенная, сухопарая старуха, закутанная до бровей платком, копия бабы Розы из моего дома. Такие старухи вечно всем недовольны, хоть засыпь их пряниками. Двужильная, кстати, порода, не поддающаяся никакому внушению. Напрасно надеется Хакамада, что они скоро вымрут, и сразу наступит капиталистический рай.