Прихожая в квартире Олиной семьи напоминала подсобку в магазине, впрочем, как все жилища бывших интеллигентов, которым пришлось заняться свободной торговлей.
Зато на кухне чувствовалась уверенная женская рука: матовый блеск полок, сияние фарфора и металлических кастрюль. Собрав наскоро чай, Галина Павловна увела дочь в комнату, чтобы о чем-то с ней пошептаться, и мы с Валентином Гаратовичем, оставшись одни, одинаково ощутили некоторую неловкость.
— Выпить не предлагаю, — сказал писатель, попытавшись смотреть на меня прямо, но все равно скользнул взглядом за окно. — Вы ж, как я понял, за рулем?
— Ничего не значит, — уверил я. — По маленькой можно.
— Ах даже так! — Он достал из холодильника бутылку с яркой наклейкой, по которой нипочем нельзя было понять, что в ней налито. Произнес с непонятной обидой: — Вот, извольте, ничего крепче не держим. Я, честно говоря, небольшой любитель.
— Так обойдемся чаем, — его хмурость начинала меня раздражать.
— Почему же, — пуще обиделся он, — за компанию можно глоток. Никому еще не вредило. Главное, не увлекаться. Не беспокойтесь, напиток проверенный. Куплено за бугром.
Напиток отдавал резиной и по крепости не превосходил пиво. Чтобы завести хоть какую-то беседу, я спросил наугад:
— Вы, я слышал, книги пописывали?
— Было дело. Многие пописывали. Только где они теперь и где их книги.
— На свалке истории, дорогой мой.
Тут его обида, видимо, достигла какого-то заветного предела, он сунул в рот сигарету, но прикуривать не стал. Замкнулся, уставясь на стену. Острая мефистофельская бороденка торчала указующим перстом как напоминание о былой интеллектуальной роскоши. Несколько минут прошли в дружеском молчании. Потом он вдруг спросил:
— Извиняюсь, Иван Алексеевич, вы в каких, собственно, отношениях с моей дочерью?
Кабы я сам знал.
— Да так… познакомились случайно… ничего плохого, уверяю вас…
— Это вы вчера нам звонили?
— Звонил, да.
Бородка нацелилась мне в грудь, но взглядами мы не смогли соприкоснуться. Несмотря на взаимные усилия.
— Тогда уж позвольте спросить, Иван Алексеевич, чем вы занимаетесь? Я имею в виду, какими средствами зарабатываете на хлеб насущный в наше смутное время?
— Чем придется. Ничего определенного.
— Ага, — казалось, он остался удовлетворен ответом. — А прежде кем были? Судя по лексике, вы из образованной братии?
— Грешен, имею степень доктора наук.
В этот раз попытка писателя посмотреть прямо в глаза почти удалась, отчего между нами словно проскочила электрическая искра. И все же этот человек был смутен, как осенний вечер, хотя тянулся к искреннему общению.