— Сердчишко балует. Счас, подожди. Отпустит.
Климов думал грустно: не ты один, брат, не ты один. Скоро всех мужиков споят. С алкашами легче управляться.
Минуты не прошло, как обстановка переменилась. Хомяков посвежел, морщины на лбу разгладились, на щеках проступили свекольные пятна.
— Ух! — отпыхался. — Вроде полегче… Сам не желаешь подлечиться? Лекарство хорошее, американское.
— Благодарствуйте, я здоров, — поклонился Климов.
— Как же, как же, слыхали, какой ты праведник… Значит так, праведник, у меня важная просьба.
— Слушаю, Борис Захарович.
— Не только слушай, постарайся понять… У тебя сколько лосей гуляет в хозяйстве?
— Пара или пятачок, когда как.
— Значит, так, — Борис Захарович приосанился, надул щеки. — Большой гость к нам едет отдохнуть, оттянуться. Готовь одного лося на отстрел.
— Сейчас не сезон, — напомнил Климов.
— Плевать на сезон. Это, Миша, такой человек, каких ты еще не видел.
— Все равно по закону…
Хомяков посуровел, поднял руку:
— Погоди, егерь. Закон на этой территории — это мы с тобой. Как сделаем, так и будет. Или я не прав?
— Правы, конечно. Но зверя не дам губить, — ему было скучно пререкаться с алкашом, захотелось поскорее на воздух. Борис Захарович сходил к шкафу и поставил на стол бутылку, на которой сияла этикетка: «Буратино». Вопреки ожиданию, он ничуть не рассердился. Подмигнул Климову, отмерил себе полстакана, поглядел через стакан на свет, выдохнул и выпил. Бросил в рот карамельку.
— А ведь я знал, Миша, что упрешься. Пугать тебя, разумеется, бесполезно?
Климов молча кивнул.
— Деньги тебя тоже не интересуют?
— Мне зарплаты хватает.
— И совести у тебя нету?
— Вам виднее. Я пойду, Борис Захарович? Дел много.
Хомяков вторично поднял руку, будто просил слова с места. Задумчиво молвил:
— Праведник ты мой дорогой… Я уж думал, такие, как ты, давно повывелись, а ты вот он на мою голову — живой и крепкий. Да, Миша, сложная штуковина — жизнь. Я, честно сказать, таким, как ты, никогда не был. Сызмалу знал, что почем на свете. Судьба-злодейка несправедливо распорядилась, а то разве в этом вонючем кабинетике сидел бы… Но голову старику ты напрасно дуришь. Никакой ты не бывший учитель, хоть мне десять документов покажь. Совсем в ином месте ты обретался. И вышибли тебя с того места как раз за твой характер. Угадал, нет?
— Вам бы вздремнуть часика два, — мягко посоветовал Климов. — Не дай Бог, видения начнутся.
Борис Захарович не обратил внимания на дерзость. Он слегка поплыл от утренней порции «Буратино».
— Господин этот, который приедет, может нас с тобой, Миша, озолотить, а может в землю зарыть. Власть у него нынче непомерная. Смириться бы надо, Миша, а? Лосей по лесу много бродит. Человека пожалеть бы, Миша. Человека! Помнишь, как Горький говорил? Человек — это звучит гордо.