А я бы, честно говоря, так и просидел всю ночь за столом, никуда бы не торопился. Но Зиночка сказала:
— Что ж, Мишенька, пора баиньки. У тебя вон глазки слипаются.
Рука об руку побрели в спальню. Мы были примерно одного роста, может, я чуть повыше, но разного объема. В дверь, конечно, вместе не пролезли, и ей пришлось на какой-то миг выпустить меня из рук. Этим я воспользовался, чтобы как бы без сознания опуститься на пол. Зиночка заботливо меня подняла и почти отнесла на кровать. Я снова почувствовал себя пациентом. Зиночка помогла снять спасительную белую рубаху. По ее затуманенным глазам было видно, что на полдороге она уже не остановится. Я пропищал:
— Может, потушим свет?
— Зачем, дорогуша? Разве я какая-нибудь уродина?
Пестрое кимоно полетело на пол. Зиночка не обманула она не была уродиной. Без одежды она была прекрасна. Я даже протрезвел и окончательно проснулся от этого удивительного открытия. Все в ней было соразмерно: золотистая кожа, щедрые груди с сияющими, нацеленными мне в лоб сосками, стройные, тяжелые бедра, ровный, как поляна, чуть выпуклый живот — впечатление здоровья, свежести, целомудрия и неутоленного желания, заключенного в такие совершенные формы, какие только мог вообразить дерзкий мужской ум. Все женщины, которых прежде любил, разом воскресли передо мной. Канули в вечность заботы и страдания минувших, проклятых дней. Я задышал натужно.
— Хочешь, лягу сверху? — прошептала Зиночка.
— Но ты же меня раздавишь.
Нет, не раздавила. В лунном свете торшера, в тишине и покое, придавив языком мои зубы, мягко осела, качнулась, поплыла. Я обхватил упругую гладкую спину, скользя по ней, как по льду, упираясь в пышные, безразмерные ягодицы. В ее жаркой, податливой плоти, куда, казалось, я скрылся с головой, было мне так же безмятежно и привольно, как бедному кукушонку в чужом гнезде. И когда все кончилось, стало так одиноко, словно счастье мигнуло рядом и опять куда-то подевалось.
Зиночкин взгляд, устремленный в потолок, был чудно просторен.
— О чем думаешь? — спросила она.
— Ни о чем.
— Тебе понравилось?
— Не то слово!
— Не презираешь меня?
— За что?
Дотянулась, вырубила торшер. В окне постепенно, как приближающаяся звезда, вырос отсвет неба. Прильнула, будто надвинулась теплая гора.
— Мишенька, я ведь все понимаю. Ты долго со мной не пробудешь.
— Почему?
— Но хоть недельку поживи, ладно? Все равно тебе надо окрепнуть.
После молчания:
— Я тебе не пара. Ты образованный, важный, а я кто? Для тебя просто баба-злодейка. Но я не шалава какая-нибудь, хоть в это поверь.
Я уже почти засыпал, но тут проснулся.