Через сорок минут он позвонил в дверь. Мы давно не встречались, и я поразился произошедшим в нем переменам. Неунывающий печальник рода человеческого не то чтобы постарел, но как-то усох, стал ниже ростом, и за его вечным черным чемоданчиком и неизменным серым плащом ощутимо втянулся в прихожую шлейф разбитых надежд. Мы на мгновение обнялись и даже потерлись небритыми щеками.
— Она там, Глеб, — большим пальцем я показал себе за спину.
— Кто она-то, старый ты дурак?
— Женщина. Сам увидишь.
— Абортов на дому не делаю, учти.
— Не делаешь, и не надо.
Врачом Мирошник был первоклассным: начинал когда-то на «скорой», потом тридцать лет хирургической практики в институте Вишневского. В своей области достиг предельных высот, но это, что и говорить, наложило специфический отпечаток на его личность. Ко всем своим знакомым он относился как к возможным пациентам, а своих пациентов воспринимал скорее как подопытных кроликов, чем как живых людей. Общаться с ним было всегда поучительно. Сам он, похоже, не был подвержен никаким болезням и твердо намерился умереть от внезапного сердечного удара. Циничное отношение к человеческой жизни забавно смешивалось в нем с приступами совершенно детской стыдливости.
Расспросив Полину о причинах ее недомогания и узнав, что она страдает пулевым ранением в плечо, он посмотрел на меня с укоризной.
— А что такого? — сказал я. — Примета времени. Новое время, новые болезни.
— Что верно, то верно, — согласился Глеб Ефимович. — Среди моих нынешних пациентов пуля — это что-то вроде насморка.
С Полиной он произвел множество манипуляций. Разбинтовал плечо и тщательно обследовал сквозное ранение (два синюшных пятна и темно-кровяные сгустки), приказав Полине не хныкать. Она и не хныкала, а наоборот, томно улыбалась, полностью сохраняя присутствие духа. По-видимому, на нее благотворно подействовали два полных шприца какой-то гадости, которую Глеб Ефимович вкатил ей в вену. Еще он померил давление, послушал легкие, слил кровь из пальца в пробирку, промял живот до самого позвоночника и в конце концов, увлекшись, начал перекатывать ее по кровати, как деревянную чушку, отчего Полина все же слегка попискивала.
— Ты это, Глеб… — не выдержал я.
— Что такое?!
— Может быть, как-то поаккуратней.
После этого замечания он чуть ли не взашей вытурил меня из собственной спальни. На кухне я приготовил все для чаепития, а также выставил на стол резервную бутылку коньяка «Свирь», хотя знал, что Глеб Ефимович не пьет.
Ждать пришлось недолго — с полчаса. Он вышел самодовольный, благодушно потирая руки.