— Ну-ну, — поторопила. — Рассказывай. Кто тебя так?
Я поведал ей все без утайки, от начала до конца. На это ушло минут десять. Ее лицо осталось непроницаемым. Ей понравилось, как я себя вел в сложных обстоятельствах. Она сказала, что не ошиблась во мне.
— Кто такой Трубецкой? — спросил я.
— Мой друг. Его сейчас нет в Москве. В этом-то вся проблема. Они поэтому и распоясались.
— Как я понял, эти люди собираются получить у тебя нечто. А ты не хочешь отдать. Так?
— Ты чрезвычайно умен, дорогой!
— И не отдашь?
— Ни в коем случае. Подавятся.
— Значит, положение безнадежное. Нас обложили. Завтра ждут с отчетом возле дома. Георгий Павлович пообещал посадить меня на раскаленный шомпол. С тобой, вероятно, обойдутся более гуманно. Просто дострелят.
Полина смотрела в упор, уже без улыбки, и в ее глазах появилось выражение, которого мне лучше бы и не видеть. Зрачки сузились, и на какое-то неуловимое мгновение из них выглянула смерть. Моя ли, чья-то еще, поди догадайся. Но голос звучал по-прежнему мягко:
— Не волнуйся, Миша, мы их отвлечем. Нам и нужно-то всего несколько дней, а потом удерем. Ты только слушайся меня, и все будет чудесно.
Дрогнувшей рукой я плеснул себе коньяка вместо пива.
— Самое забавное, я представления не имею, во что впутался. Обидно сидеть на шомполе и даже не догадываться, за что страдаешь. Кстати, этот Кузя, ведь это он их привел. А я ему свой паспорт отдал.
— И хорошо, что отдал. Он тут ни при чем. Просто его отследили.
— Ты уверена?
— Кузя мой раб, — сказала она таким тоном, каким иные женщины произносят: это мои колготки.
— И много у тебя рабов?
— Миша, ты немного трусишь, правда? Но это не стыдно. С мужчинами это часто бывает.
— Видишь ли, Полинушка, для тебя все это, возможно, рабочие будни, а для меня абсурд. Все эти ваши разборки, стрелки, наезды и прочее. Ты же сама говорила, я нормальный человек. И, как нормальный человек, я воспринимаю все ваши дела как чудовищную, гнусную мистификацию. Извини, но это так, ты должна знать. Уверяю тебя, звери в лесу ведут себя более морально, чем так называемые новые русские. То есть твои дружки. Самый страшный хищник нападает, только когда проголодается. Это четкая, логическая мотивация. А вы разве голодные?.. И потом, хотелось бы все же пожить еще годика два, чтобы досмотреть этот грандиозный спектакль, который называется «крушение империи». Я, видишь ли, дорогая, по натуре скорее созерцатель, чем участник событий.
На Полину моя пылкая речь произвела впечатление. Ее чистый взор затуманился.
— Жалеешь, что тебе навязалась?