— А что же есть? — удивился я.
— Фантом, Миша, обман зрения. Дунь — и исчезнет. И никто никогда не узнает, куда ты делся.
— Ну что ж, значит, такая судьба.
— Не судьба, а дурь твоя… Миша, скажи честно, хочешь еще немного пожить?
— Очень хочу.
— Я могу тебе это устроить.
— Обманете?
— Зачем? Какой смысл? Ты же не представляешь никакой ценности и, главное, никакой опасности. Повторяю, мы не мафия, мы действуем в законе. Вот тебе, кстати, подтверждение. Все, что нам надо от тебя получить, мы и так получим без труда. Современная наука это позволяет. Но с другой стороны, у тебя больное сердце, два года назад был инфаркт, вдруг не выдержишь новейших методов дознания. Зачем рисковать даже минимально? Не проще ли договориться полюбовно?
— Конечно, проще. А что вам надо?
— Трубецкой в Москве?
— Шутить изволите?
— В каком смысле?
— Князь Трубецкой, печально известный роковой ролью в декабрьских событиях, умер в прошлом веке. Памятник ему…
Георгий Павлович кивнул, и на сей раз дыбящиеся истуканы ринулись на меня вдвоем. Надо заметить, от природы я человек слабодушный, то есть как всякий книжник жидок на физическую расправу, но в ту минуту был уже запуган до такой степени, что воспринимал происходящее как бы издалека. Забавный феномен психики. Крайняя степень животного ужаса иногда заставляет самого хлипкого интеллигентика держаться так, будто он на самом деле двуглавый орел. Но недолго длилось мое геройство.
Озорники повалили меня на пол, и один уселся на грудь. От него несло чесноком и гарью. Он спросил озабоченно:
— Глазик выдавим для начала?
— Без глазиков ослепнет, — задумался вслух Георгий Павлович. — А я хочу, чтобы он кое-что увидел. Пожалуй, отрежь ему ухо.
Неизвестно откуда в пальцах истукана сверкнуло лезвие, и он жестом парикмахера, проверяющего остроту инструмента, легонько чиркнул меня по губам. Вместе с саднящим уколом я ощутил сильнейший позыв на мочеиспускание.
— Подождите!.. Я вспомнил. Трубецкой в Москве.
— Ну-ка, отпустите его, — распорядился Георгий Павлович.
Мгновенно мизансцена была восстановлена: я в кресле, истуканы на стульях у стены.
— Попить бы! — попросил я. Георгий Павлович прошелся по комнате, сунув руки под мышки.
— Потерпи, дружок. Скоро напьешься… И где же он в Москве прячется?
— Не знаю. — На высокое чело хозяина набежала горькая дума, и я поторопился добавить: — Он позвонит мне в гостиницу.
— В какую гостиницу?
— В «Россию». Я же там остановился.
— Когда? Позвонит когда?
— В семь часов.
Георгий Павлович вернулся за стол и разглядывал меня с таким выражением, с каким опытный ботаник разглядывает прикнопленную бабочку, которая продолжает почему-то трепыхаться.