— Тянешь время?
— Нет, это правда.
— А Полинка где?
— Полюшка в Париже.
— Курить хочешь?
— Пить очень хочу.
Он сам закурил.
— Значит так, писатель. Теперь я вижу, что ты человек неблагодарный и неумный. Я пытаюсь тебя спасти, а ты что делаешь?
— Что я делаю?
— Ловчишь, химичишь. Но ведь это все напрасно. Только затягиваешь агонию… Ладно, говори прямо и честно — готов помочь?
— Конечно, готов. У меня же выбора нету.
— Нету и больше никогда не будет. Сам виноват, зачем спутался с отребьем. Все-таки поразительно! Как это Полинке удается. Ловит вашего брата, особенно пожилого, на крючок, как пескарей. Не отрицаю, в постели она бесподобна. Пробовал, как и другие. Но тебе-то это зачем, Миша? Из тебя же песок уже сыплется… — обернулся к истуканам: — Алеха, принеси нам с писателем пива. Пиво будешь?
— Ага!
Пока пили пиво (наше, «Тверское»), договорились вот о чем. Меня отвезут в гостиницу, к семи туда прибудет лично Георгий Павлович, чтобы проконтролировать разговор с Трубецким. Моя задача: выманить подонка на встречу. Это цена помилования. Я с готовностью соглашался с каждым словом. Более того, взбодренный холодным свежим пивом, я почувствовал к собеседнику прилив симпатии. Железный человек, бьет в одну точку, как дятел. И уши пока не отрезал.
Из офиса меня вывели с завязанными глазами, но на своих двоих.
С ветерком промчались по городу, и вот мы уже в гостиничном номере вместе с Алехой и его напарником, которого звали Николаем. За три часа ожидания распили на троих бутылочку водки, пожевали горячей пиццы, которую заказали в номер из ресторана, и немного подружились. Ребята оказались незамысловатые, как ранние огурцы с грядки. После третьей чарки, Алеха задушевно попросил:
— Ты на нас зла не держи, Ильич. Мы люди подневольные. Всякий бабки рубит, как умеет… А ты правда книжки пишешь?
— Правда.
— Дашь нам с Коляной по автографу?
— С удовольствием. Но все книги на квартире. Туда еще вернуться надо.
Парни переглянулись.
— Да, это вопрос, — задумался Алеха. — Но ты Гоше зря не перечь, может, пощадит.
Я разлил остатки из бутылки.
— И сколько у меня шансов, по-вашему?
— Два из ста точно есть, — утешил Алеха. — Ты как считаешь, Коляна?
— Половина на половину, не меньше, — буркнул Коляна, который если и открывал рот, то чтобы изречь нечто весомое. Парни горячо заспорили, и я, глубоко заинтересованный, выставил вторую бутылку из заначки. Много важного услышал и, главное, то, что мне и самому приходило в голову. Коляна высказал соображение, что Георгий меня не тронет, пока Трубецкой на воле.
— Почему? — спросил я.