— Господи, спаси и помилуй! — быстро пробормотала Альенора. В следующую секунду она уже снова овладела собой. Ползущее существо оказалось все-таки обыкновенным человеком, хотя и смертельно раненным. Длинная стрела пронзила насквозь его голову. Ее острие выдавалось из шеи, под челюстью, а оперение виднелось с противоположной стороны у виска.
Что-то крикнув, де Ранкон бросил Альеноре поводья, выскользнул из седла и кинулся навстречу ползущему человеку. Его лошадь, освободившись от тяжести, шумно выдохнула и резко мотнула головой, чуть не вырвав поводья из рук Альеноры. Ее собственный конь все еще дрожал мелкой дрожью и беспокойно перебирал ногами, готовый умчаться прочь, как только решит, какой путь менее опасный. Но Альенора знала, что лошадь де Ранкона настолько устала, что ни при каких обстоятельствах не двинется с места. А потому, связав поводья вместе, она соскочила на землю и побежала к де Ранкону, который, опустившись на колени, держал раненого на руках. Не в состоянии говорить, тот положил коротко ладонь на ладонь своего господина, затем махнул рукой, указывая направление. В сохранившемся глазу застыла ужасная невыразимая боль.
— Гаспар, ты меня слышишь? Пошевели рукой, если слышишь.
Рука слегка вздрогнула.
— Шевели всякий раз, утвердительно отвечая на мой вопрос. На вас напали? Много турок? Много убито наших людей? Главные силы разбиты? Отступили? По той же дороге, по которой мы прошли? Что с королем? Жив? Мертв? Ты не знаешь. Больше не стану тебя мучить.
Де Ранкон осторожно опустил раненого на землю. Он и королева некоторое время стояли молча и смотрели на крошево из разбитых зубов, рассеченного языка, разорванной в клочья щеки, в которое превратилось когда-то красивое, веселое лицо. Потрясенная, Альенора, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту, проговорила:
— Он обречен, Джеффри. И эти мучения…
Кивнув головой, де Ранкон вновь присел рядом с человеком и сказал:
— Мой дорогой Гаспар, ты честно выполнил свой долг и умер, защищая Святой крест. Небесные врата уже распахнулись пред тобой.
Не мешкая, он вытащил кинжал и перерезал раненому горло, избавляя его от дальнейших страданий.
— Боже милосердный, прими душу раба Твоего Гаспара, — пробормотал он и поднялся с колен. — А теперь, сударыня, быть может, вы поспешите назад в лагерь и поднимете отряд? Я должен ехать дальше.
— В одиночку вы ничего не сделаете. Турки, возможно, все еще стерегут дорогу.
Альенора внимательно оглядела плато, где в тени мог прятаться кто угодно.
— Молю Бога, — проговорил с горечью де Ранкон, — чтобы хотя бы один турок подстерег и убил меня. Только смерть может избавить меня от вечного позора.