и на шоссе М62. Все наверняка забиты.
— М62 ведет в Ливерпуль?
— Да.
— Черт, не может быть, чтобы пробка тянулась от самого Ливерпуля.
— Почему нет?
— Да у них бы за это время машины стибрили. — Гари рассмеялся собственной шутке и сыграл на своих бедрах что-то замысловатое.
— Нет, я серьезно, Гари, эта пробка, наверное, ничто по сравнению с тем, что творится по всей Англии. Наш маленький остров слишком перенаселен.
— Может, и так, а может, просто чересчур много людей с машинами.
— Это одно и то же.
— Нет, не одно.
Они беседовали в том же духе два с половиной часа. К тому времени, как Берни и Гари добралась до шоссе МИ, они уже ненавидели весь мир, включая друг друга.
Между тем Алиса, Мэтью и преподобный Адам Олданак, остановившись на заправке рядом с Кембриджем, изо всех сил пытались сделать скучное путешествие интересным.
— Вам когда-нибудь доводилось красть? — спросил Адам с улыбкой. Он улыбался почти постоянно. Это помогало ему сохранять безмятежность.
— Э-э-э, нет, кажется, нет… — проговорил Мэтью.
Мэтью ехал за рулем своего кроссовера «БМВ», и именно Мэтью настоял на том, чтобы сделать остановку. В настоящий момент они сидели в кофейне «Коста Коффи» и потягивали латте.
— Может, стоит попробовать, — вскинулась Алиса.
— Зачем это? Ведь мы богаты.
— Чтобы пощекотать нервы! — произнесла Алиса громким шепотом.
Нужно сказать, что Алиса приветствовала церковь Триединства и ее послание жить полной жизнью с таким же энтузиазмом, с каким раньше относилась лишь к кокаину. Мэтью огляделся по сторонам. Заправка с придорожным кафе. Пожалуй, самое бездуховное место в Англии. В магазинчике, кроме журналов, продавались еще и мягкие игрушки, цветастые кружки с именами и разные конфеты.
— Нам нужны разноцветные чашки?
— О Мэтью, ну не будь таким… таким…
— Боязливым? — подсказал Адам.
— Да дело не в страхе, а… ну, в общем, поступать так глупо. И бессмысленно.
— Ну, милый… — промурлыкала Алиса. — Там есть чашка с моим именем.
Майкл не верил во многие вещи. Например, в Бога, в астрологию, в исцеление с помощью кристаллов, в перформанс как искусство, в объективность и беспристрастие Би-би-си, в рефлексологию и в аквааэробику. Он был скептиком, но вежливым. Он был слишком добродушным, чтобы кричать на всех углах о своем неверии в то, что другие могут любить (например, Бога) или что им может нравиться (аквааэробика), а потому держал свое мнение при себе, если, конечно, его не просили написать что-нибудь для журнала, которому все равно чем заполнить место, оставшееся от объявлений, главное, чтобы оно было заполнено. Тогда он сообщал о своем презрении к миру и называл это остроумием, и получалось у него не хуже, чем у любого другого.