— Какого дохлого кота? — испугалась Любка, — не надо ему под дверью кота закапывать!
— Не под дверью, — пыталась объяснить Ленка, — ему собаки кота принесли. Дохлого… Он воняет…
Говорят, дождик — это слезы всех влюбленных, всех влюбленных на свете, которых не любят, обижают, не замечают… Влюбленные плачут, и слезы поднимаются к небу. Они такие легкие и такие чистые, что поднимаются к небу. Копятся там, копятся, и проливаются дождем, чтобы люди помнили о том, что влюбленных нельзя обижать. Они такие беззащитные…
— Люба, а умирать — страшно?
— Бог с тобой, я же не умирала.
— Но ты же хотела. Ты же дошла до черты, не знаю, ну когда жизнь не мила… Страшно это?
— Я не хотела на самом деле, — призналась Любка, отвернувшись. — Я не знаю, чего хотела. Так это все дурость, — Любка сорвала стручок. — Горох-то переспел, — и посмотрела на Ленку. — Страшно.
Ленка сидела и размазывала слезы по щекам, честно стараясь перестать плакать. Но слезы катились и катились. А дождик вроде бы перестал.
— Шарик-Бобик, фиг те в лобик, — Любка шутя отвесила Ленке щелбан по
лбу, — плохо домик стережешь!
Ленка улыбнулась было сквозь слезы, но снова заревела.
— Ты, Ленка, не думай об этом, — испугалась вдруг Любка и схватила Ленку за руки, — что он, этот Юрка, особенный? Болван заправленный. Выширится на своем мотоцикле и… — спохватилась. — Да и любит он тебя. Как тебя можно не любить? Да ты поплачь, поплачь.
Так и сидели в горохе. Все уже прошли с кладбища. Снова начал накрапывать дождик.
— А ты что думала? Любовь — это когда двадцать процентов времени тебе очень-очень хорошо, а остальные восемьдесят так хреново, что впору удавиться, — важно сказала Любка.
— Вот и Аркаша так говорит…
И они потихоньку пошли по домам.
Гроза собиралась нешуточная. Высокие грозовые облака копились над деревней, копились, снаряжались, как вражеская рать, пугали… А потом ринулись в бой.
Гремело так, что, кажется, в райцентре было слышно. Ленка побежала на
ферму — промокла до нитки, даже до мостика не добежав. И лило, и лило, и лило с небес.
Работала, поила-кормила телят, а через коридор было видно — поливает.
И с фермы бежала — заливало все вокруг.
Но и эта гроза прошла. На небе, на фоне туч повисла радуга — легкомысленное цветное коромысло.
Вечером тетя Шура стукнула в окно и вызвала бабу Лену:
— Ступай-то, Насте плохо, помирать собралась.
И баба Лена побежала к Насте, благо недалеко.
Дом был не убран. Настя лежала на перине под ватным одеялом. Рядом с кроватью стояла табуретка, заставленная баночками и пузырьками лекарств. На полу около тапочек лежал тонометр.