Это была правда. Сейбер обрадовался, что знает об этом.
— Ты ей не сказал?
Для закоренелого холостяка Данел слишком уж сильно возмутился.
Когда Рауль вспомнил, как он схватил ее за запястье и потребовал объявить свои намерения, ему стало не по себе. Потому что она снова сказала, что любит его. А потом он…
— Я попытался сказать, как много она для меня значит. Она мне ровня — нет, она лучше меня! — по уму, по сообразительности, по умению обращаться с людьми… и с детьми. Все они ее любят.
— Ты сказал ей, что тебе нравится ее умение обращаться с людьми? — спросил Данел, шлепнув себя по лбу.
— Я сказал ей также, что для меня нет женщины, равной ей в постели!
Двое мужчин посмотрели друг на друга. Потом они посмотрели на Рауля.
Рауль вздохнул.
— Я понимал, что она хотела услышать, но не мог солгать ей.
— Не мог солгать ей о чем? — спросил Просперо, почесав отросшую за день щетину на подбородке.
— Я знаю также, что она не захочет исполнять обязанности королевы. Многие королевские обязанности — простая формальность: махать толпе рукой, не думая ни о чем… А Виктория хочет свободы. — Рауль считал, что, отпустив ее, сделал благородное дело. — Я должен был сделать это для нее.
— Все это куча дерьма! — заявил Данел.
Просперо зажал рукой свой нос.
— Причем смердит от нее так, что я отсюда чую.
— Нам было тебя жалко. Мы ее ненавидели. И ради чего? — Данел поднялся. Он качался так, словно стоял на палубе корабля. — Ведь ты даже не сказал, что любишь ее!
Раулю следовало бы знать, что они его не поймут.
— Она хотела жить по-своему. Она заслуживает ту жизнь, которую запланировала для себя, а не ту, которую я пытался навязать ей, похитив ее.
— Еще куча дерьма! — заявил Просперо, с трудом поднявшись на ноги и встав рядом с Данелом. — Если бы ты просил, умолял ее, если бы сказал ей, что любишь, она, возможно, осталась бы. — Он выпятил грудь и ткнул в нее пальцем. — Ты думаешь, что я не проделал этого с Хейдой? Я делаю это каждый раз, когда веду себя как осел. А знаешь ли ты, почему я приползаю к ней? Потому что без этой женщины я — ничто! Полное ничтожество!
Рауль, наконец, выложил им правду, потому что, если бы он не признался в этом, они продолжали бы терзать его своими вопросами:
— Я сын своего отца. Я не умею любить.
Оба мужчины уставились на него, склонив набок головы. Потом они повалились друг на друга, помирая от хохота.
Рауль наблюдал за ними, обиженный и удивленный тем, что отсутствие у него способности любить показалось им таким забавным.
— Ты не любишь ее? — воскликнул Данел, споткнувшись о бревно, лежащее за его спиной. — Я никогда в жизни не видел человека, настолько потерявшего голову от любви. Как еще, черт возьми, это можно назвать? Когда ты ничего так не желаешь, как сделать ее счастливой? Когда тебя гораздо больше беспокоит то, чего хочет она, чем то, чего хочешь ты сам? Когда ты чувствуешь себя несчастным без нее? Боже милосердный, это и есть любовь, парень!