Он умел ездить верхом… Он умел это делать лучше, чем кто-либо другой, и быстро обнаружил, что отцовские чистокровные скакуны способны мчаться, словно ветер.
В течение трех месяцев он впитывал, поглощал, усваивал все, чему его учили, движимый уверенностью в том, что чем скорее он узнает, как стать хорошим военным командиром, который сумеет разгромить врагов Морикадии и вернуть захваченный трон, тем скорее он сможет возвратиться домой.
А еще его подхлестывал дух соперничества. Ведь даже самая младшая из сестер гораздо лучше знала историю и литературу, чем он.
Такого он не мог стерпеть.
Его обучали также всяким правилам поведения в обществе: он научился кланяться, вести себя за столом, усвоил, какой вилкой или ложкой следует пользоваться; его научили преподносить цветы, улыбаться, он усвоил правильные фразы для всех случаев жизни и то, каким тоном их следует произносить.
Все это он презирал, но Элла, старшая из сестер, заметила, что принцу необходимо знать дипломатию и что после того как он одержит победу на поле боя, ему придется кланяться, танцевать, есть и говорить комплименты. И она была права, хотя ему это очень не нравилось.
Девочки примиряли его с этой жизнью. Не более того. Просто делали его жизнь сносной.
И каждую ночь он тосковал по своей родной стране, по диким Пиренейским горам. Ему вспоминалось суровое лицо его дедушки, который велел ему ехать в Англию. Он вспоминал успокаивающий запах матери, когда она обняла его в последний раз, а потом посадила на коня и помахала на прощание рукой.
Каждое мгновение, когда он не был занят, он тосковал по ветхому дому в лесистой местности, по запаху сосновой хвои, по неистовым зимним буранам и великолепным летним дням, по видам, открывающимся на горы и ледники.
Никто об этом не знал, но по ночам он плакал. Он, Сейбер, из королевского древнего рода де Барбари Джинет.
И теперь он шел, потому что его позвал человек, который создал весь этот ад, — его отец.
Томпсон постучал в высокую темную дверь кабинета, открыл ее и отступил на шаг, пропуская Сейбера вперед. Тот шагнул в комнату, и дверь за его спиной закрылась. Он остался один со своим отцом.
Как и прежде, Гримсборо сидел за письменным столом и что-то писал, но сегодня шторы были раздвинуты, и неяркое английское солнце освещало его силуэт. Он поднял глаза и жестом подозвал Сейбера ближе.
— Сегодня я получил письмо.
Он взял помятый, с ободранными краями, листок бумаги из пачки таких же помятых бумаг и прочел следующее:
«Милорд, не будете ли вы добры передать эту новость моему любимому сыну Сейберу».