— Кого?
— Своего отца.
Я потянулся за пачкой сигарет, провез ее по столу, пока она не оказалась передо мной.
— Я и не пытаюсь, — сказал я.
— Я не дурочка.
Я вытащил из пачки сигарету и стал стучать ею по центру веера из фотографий Хардимена, сожженного тела Рагглстоуна и распятого Кола Моррисона.
— Куда ты клонишь, Грейс?
— Ты водишься с такими людьми как… Бубба. А также Девин и Оскар. Ты живешь в мире насилия и окружаешь себя подобными людьми.
— Тебя это никогда не коснется.
— Это уже случилось. Черт. Хотя я знаю, ты скорее умрешь, чем позволишь кому-нибудь причинить мне зло. Физически. Я все это знаю.
— Но…
— Но какой ценой? Что с тобой происходит? Ты не можешь зарабатывать на жизнь чисткой канализационных труб, а, возвращаясь, благоухать мылом, Патрик. Это въестся в твои поры. Выхолостит тебя подчистую.
— А может, уже?
Миг тишины в трубке был долгим и мрачным.
— Еще нет, — сказала она. — Но это чудо. На сколько тебя хватит, Патрик?
— Не знаю, — сказал я сдавленным голосом.
— Я тоже, — проговорила она. — Но я не люблю осложнений.
— Грейс…
— Я позвоню тебе, скоро, — сказала она, и на слове «скоро» ее голос дрогнул.
— Хорошо.
— Доброй ночи.
Она повесила трубку, а я продолжал слушать гудки. Затем я сдавил пальцами сигарету и отшвырнул от себя пачку.
* * *
— Где ты пропадаешь? — спросил я Буббу, когда наконец достал его по мобильному.
— Во дворе магазинчика Джека Рауза в Саути.
— Чего ради?
— Потому что Джек сейчас там, как, впрочем, Кевин и большая часть всей команды.
— Хорошо же ты разделал Кевина, — сказал я.
— Для него Рождество уже наступило, да. — Он довольно хихикнул. — Старина Кев сосет свой супчик через соломинку, горемыка.
— Сломал ему челюсть?
— И нос тоже. Одним ударом двух зайцев.
— Но, Бубба, на глазах у Грейс? — спросил я.
— Почему нет? Должен тебе сказать, Патрик, женщина, с которой ты встречаешься, из разряда неблагодарных.
— Надеялся на чаевые? — съязвил я.
— Нет, всего лишь на улыбку, — сказал он. — На «спасибо» или хотя бы на благодарный кивок. Я бы все принял.
— Ты дубасил человека на глазах у ее дочери, Бубба.
— Ну и что? Он сам напросился.
— Грейс этого не знала, а Мэй слишком мала, чтобы понимать.
— Вот что я тебе скажу, Патрик. Просто для Кевина выпал плохой день, а для меня — хороший. Очень хороший.
Я вздохнул. Пытаться толковать Буббе о социальном договоре и принципах морали — это все равно, что вести разговор о холестерине с «Биг Маком».
— Нельсон все еще сторожит Грейс? — спросил я.
— Как ястреб.
— Пока все не закончится, Бубба, он не должен спускать с нее глаз.
— Он и сам не захочет. Думаю, он влюбился в эту женщину.