Внезапно позади меня захрустела и завибрировала кровля. Кто-то сюда шел. От взора бандита мою голову скрывала отброшенная крышка люка.
Я быстро пригнулся. И как раз вовремя! Человек подошел и громко захлопнул крышку.
От испуга я выпустил из рук перекладину лесенки — и загремел вниз. Левая моя нога проломила фруктовый ящик. С ящиком на ноге я упал навзничь и затих.
Наверху повозились с замком. Потом опять раздался грохот шагов — бандит уходил.
Я перевел дух. Сел и стал вытаскивать ногу из чертова ящика.
Нужно было выбираться отсюда. Уже не таясь, я пошел на выход. Нога саднила.
Когда я потянул на себя железную дверь, та не поддалась. Я похолодел. Отвлекшись на ящик, я проморгал момент, когда кто-то из воров запер дверь снаружи.
Меня охватила паника. Изо всех сил я задергал ручку двери. Но все было впустую. Я очутился в ловушке. Охотник сам стал дичью. Впрочем, я не был уверен, что преступники знали об этом. Возможно, они меня даже не заметили.
Я сел на пол, прямо в толстую мохнатую пыль, и заплакал.
Потом я уснул.
Когда я проснулся, свет сквозь щели уже не пробивался. Я догадался, что наступил вечер.
Подергав опять проклятую дверь, я принялся бесцельно бродить по чердаку.
Положение мое было отчаянным. Я мог сколько угодно колотить в дверь, звать на помощь, но никто не услышал бы: верхние этажи уже выселены, а нижние — далеко.
Я попробовал было выбить крышку люка, чтобы попасть на кровлю и уже оттуда поорать людям. Но эта зараза держалась так крепко, что минут через двадцать я спекся и решил зря не расходовать силы: они мне еще понадобятся.
Неизвестно, когда сюда заглянут люди. Может быть, завтра. А может, через неделю, месяц или год. Хорошо, если обворованные дядей Мишей жильцы заявят в милицию. Придет следователь, захочет посмотреть, откуда грабитель спускался по веревке, — и меня, наконец, обнаружат. Но, если хозяева в отъезде или просто наплюют на милицию, мне конец. В каком-то дурацком журнале я прочитал, что без пищи человек может обходиться самое большее две недели, а без воды — считанные дни. Мне стало жаль себя. И мать, и отец уже наверняка вернулись с работы. Бабушка накрыла на стол. Они сидят на кухне и журчат про то, какие сложные операции были сегодня в больнице: родители оба пахали хирургами, но в разных отделениях. Про меня никто даже не вспоминает. Думают, что я забурился где-то с ребятами. Ближе к ночи все, конечно, забегают как ошпаренные. Кинутся звонить моим друзьям, теребить милицию, обшаривать морги. Но все будет тщетно! В это время их сын будет тихо угасать на грязном чердаке. И лишь равнодушные ко всему мыши будут знать, где он нашел свой последний приют.