дразнил голодную и злую птицу.
Но снова вспыхнуло в душе Орфея
то пламя негасимое: он двинул
душ человеческих утес крепчайший
и длинноухие леса — кифарой.
Затем, художник мысли человечьей,
предстал Гомер, богам и Року равный.
В ДОЛИНЕ АРНО
Уже не видеть мне холмов Тосканы,
где песни родились в кругу дриад,
где солнце ясно, дали осиянны
и в чащах лавров — ручейки звенят.
Из глаз не заструится слез нежданный
поток. Воспоминания молчат
с тех пор, как средь смеющейся поляны
в холме могильном опочил мой брат.
Каких надежд нас окрыляли бредни!
С неповторимой силой молодой
мы грезили, не веря в час последний.
Я трачу дни для мудрости пустой,
а он в земле лежит, двадцатилетний,
покрыт густой могильною травой.
ВОЛ
Люблю тебя, достойный вол, ты мирной
и мощной силой сердце мне поишь,
как памятник, ты украшаешь тишь
полей обильно-вольных мир обширный.
К ярму склоняя свой загривок смирный,
труд человека тяжкий ты мягчишь:
бодилом колет, гонит он, но лишь
покой в твоих очах, как будто пирный.
Из влажно-черных трепетных ноздрей
дымится дух твой, и, как гимн веселый,
мычанье в ясном воздухе полей;
И в вольном оке — цвета мглы морей —
зеленое молчанье, ширь и долы
в божественной зеркальности своей.
К МОЕМУ ПОРТРЕТУ
Таков я был, когда прямой дорогой
в дни юности стремился к солнцу я,
как об утес действительности строгой,
весною шумной билась песнь моя.
Теперь — затихло все. Покрыты мглою
раздольные, цветущие поля,
в глухую ночь оделася земля,
надежды луч погас передо мною...
Безвременно увядшие мечтанья
о торжестве Италии моей,
о возрожденье славы и искусства!
О вас храню одно воспоминанье —
увы! — давно минувших светлых дней,
и горькие волнуют душу чувства...
НОСТАЛЬГИЯ
В глубине, за синей тучей,
стали влажны небеса:
к Апеннин гряде могучей
гулко движется гроза.
О, когда бы вихрь ненастный,
накренив крыло в пути,
пожелал меня в прекрасный
край тосканский унести!
Не к друзьям и не к родимым
я теперь влекусь туда:
те, кому я был любимым,
опочили навсегда.
Не к поливу винограда
я спешу, заслышав зов:
убежать бы за преграды
плодороднейших холмов!
Убежать от граждан льстивых,
от постылых песен их,
от старушек говорливых
на балконах вырезных!
Мне б туда, где лес невзрачный
вырос над известняком,
где в родной долине мрачной
бродят кони табуном!
В глушь мареммы, где, суровый,
я весну свою встречал,
мысль мою уносит снова
этот грохот, этот шквал!
Там вспорхнуть бы к выси черной,
оглядеть свою страну,
и затем, как гром, покорно
пасть на холм, скользнуть в волну!
ЭЛЛИНСКАЯ ВЕСНА
(I. ЭОЛИЙСКАЯ)
Лина, зима подступает к порогу,
в холод одетый, подъемлется вечер,
а на душе у меня расцветает