— А сколько сейчас времени?
— Начало десятого. Так я включу телевизор?
— Нет. — Гамид кашлянул, проталкивая застрявший в горле комок, тоже похлопал Нурали по плечам, отстранился. — Не нужно тебе это опять смотреть. Поехали туда. И вели начальнику аппарата, чтобы на двадцать три ноль-ноль собрал кабинет министров. Попробуем жить дальше.
Дальше была самая длинная и страшная ночь в жизни Гамида. Потом вдруг наконец наступило утро. Гамид распорядился подать в свои покои завтрак на двоих.
— Разве ты не хочешь побыть один? — попробовал возразить Нурали.
— Не хочу. И не могу, если честно! А ты хочешь?
— Не знаю. Прости, но я дико устал. Как никогда в жизни.
— Дальше будет еще тяжелее, Нурали.
— Знаю. Только я к этому совершенно не готов.
— Ты? Это я не готов. И ты это прекрасно знаешь. Садись, ешь. Ну садись же. Забудь про все условности. Давай как в детстве! У меня же теперь больше никого нет, кроме тебя.
— Есть. Шахерезада.
— Да уж… — Гамид вздохнул. — Ох, напиться бы сейчас! И женщин сразу бы штуки три-четыре…
— Даже не думай!
— Тебе легко говорить, ты спиртного никогда в рот не брал, правоверный мусульманин. Но вот как ты всю жизнь обходишься без женщин?
— Тени эмира нельзя иметь привязанностей.
— При чем здесь привязанности? Просто физиологическая потребность организма.
Нурали закряхтел и потер глаза.
— У меня сейчас одна потребность — спать. Слушай, проведал бы ты свою племянницу. Как она там?
— В пять утра? Спит, конечно.
— Лучше сходи.
— Нет. Надо собраться с мыслями. Поесть. Вздремнуть пару часиков… Нужно же будет как-то объяснять ей. Она ведь спросит, где мама, папа, братики…
Сразу перед глазами всплыла гудящая толпа перед оперным театром. Растерянные суетливые полицейские, пытающиеся ее сдержать. Пожарные, солдаты, медики с носилками, машины «скорой», репортеры всех сортов. Его не хотели пускать внутрь якобы из-за опасности обрушения конструкций. Но они с Нурали надели чьи-то каски и вошли.
Обилием раненых и врачей фойе напоминало лазарет и одновременно — съемочную площадку боевика-блокбастера: сотрудники телеканала, транслировавшего оперу, рьяно снимали все подряд. Завидев Гамида, они бросились к нему, и смазливый парень, провозгласив в камеру:
— Мы продолжаем репортаж с места событий! В театре появился сам наследник престола! — бесцеремонно посыпал вопросами: — Уже начато следствие? Будет ли введено военное положение? Как вы чувствуете себя на новом посту?..
Развязность парня ошеломляла, но Гамид вдруг почувствовал, как Нурали сжал его руку, и поэтому нашел в себе силы, чтобы сделать в прямом эфире свое первое монаршее заявление. Сейчас он уже не помнил, что говорил тогда, стараясь сохранять достоинство и успокоить