– Остричь бы тебя, Петро. Один чуб оставить, как у меня, – сказал он, убирая руку с плеча гонца. – И чего ты подался в униаты? В Огне тебе гореть, в Аду!
Парень смолк, поднял на него мутные от выпитого глаза, в них пересекающей лунный круг летучей мышью промелькнула тень беспокойства.
– А ты откуда знаешь? Про униата... Я тебе не говорил. А?...
– Так догадался ж, – успокоил его казак.
– А-а.
Парень кивнул и качнулся. Выпитое одолевало его, и он позабыл о внезапной тревоге. Голова начала заваливаться носом к столу, он горько всхлипнул.
– Спать тебе пора, – объявил казак, для убедительности слегка хлопнул ладонью по столу.
Он за пояс оторвал парня от скамьи, пошатываясь, в обнимку с ним повёл к лестнице. Ступени поскрипывали, когда они взбирались к верхнему настилу и трём дверям в спальные комнаты для постояльцев. Навалились на среднюю, распахнули её и не совсем уверенными шагами добрались до узкого деревянного топчана. Опустив парня на жёсткую постель, казак услышал приглушённую и размеренную поступь нескольких лошадей. Они приближались со стороны приграничной дороги. Трезвея, он обеспокоено выглянул из раскрытого окна, как лис из плохо укрытой норы при треске веток под сапогами гурьбы охотников. Требовательный стук кулака в ворота быстро разбудил хозяина. Полуодетый, в кожаном переднике он протрусил через двор, снял толстую перекладину, отставил её за заборный столб и приоткрыл створку ворот, пропуская уверенно въезжающих шестерых всадников. Запирать ворота он не стал, а сразу заторопился в дом. На востоке пробивалась заря, и становилось достаточно светло, чтобы видеть на каждом из всадников красочную военную одежду шведского пограничного дозора. Возле кормушек с овсом дремали не рассёдланные конь гонца и кобыла казака, но они не вызвали ни у кого из дозорного наряда особого любопытства, словно в этом не было ничего необычного для этого постоялого двора у большой дороги. Все шестеро драгун: лейтенант, унтер-офицер и четверо рядовых, – спешились, направились к крыльцу, а их лошади потянулись мордами к кормушкам с остатками недоеденного овса.
Внизу дома по полу бесцеремонно загремели сапоги со шпорами, затем ещё и передвигаемые к столам лавки. Драгуны шумно расселись, после чего громкий стук увесистого кулака в перчатке сотряс дубовый стол. Хозяин сразу же вышел из кухонной пристройки и услужливо спросил:
– Как обычно?
– Как обычно, – громко распорядился лейтенант. – И зажги свечи. Да поживее, мы на службе короля и не можем уделить твоей кухне должного внимания.
Драгуны гоготнули его шутке, потом разговор их стал невнятным. Казак огляделся. Гонец лежал на боку, похрапывал в стену. Его дорожный мешок валялся на лавке у двери. Казак бесшумно приблизился к лавке, вытряхнул содержимое мешка. В бледном свете на пол вывалилась одежда десятника новгородских стрельцов, которой гонец каким-то образом собирался воспользоваться по ту сторону границы, на неё упали краюха хлеба, шматок сала, лук. Казак оставил всё валяться, как есть, достал нож и тихо приблизился к спящему. Различив на шее тонкий шелковый шнурок, осторожно разрезал его и вытянул с груди гонца подвешенную на шнурке сумочку из мягкой козлиной кожи. Из неё вынул сложенное и залепленное сургучом письмо. Не раздумывая, сломал оттиснутую на сургуче печать графини, бегло глянул на женский почерк на развёрнутой бумаге, затем свернул письмо и сунул под рубаху. И опять выглянул в окно. Начал было переносить ногу за подоконник, но мысль, что парень вернётся в Нарву и сообщит о пропаже, заставила его на время отложить побег. Он вынул из-под постели в изголовье пистолет гонца, ладонью взвёл курок и потихоньку ступил к двери.