Хозяин как раз спешил к столу, в каждой руке удерживая по три оловянных кружки с пенящимся через края пивом, когда ударом ноги дверь наверху распахнулась. У ограждений появился казак и, не медля, пальнул из пистолета. Из пробитой пулей кружки пиво журчащей струёй устремилось на живот лейтенанта. Хозяин вздрогнул, тут же отшатнулся и выронил её вместе с другими кружками на его штаны, щедро облив их между ляжками. Драгуны разом вскочили, схватились за оружие. Унтер-офицер выстрелил из пистолета в дверь, которая уже захлопнулась за отпрыгнувшим назад казаком, и они бросились на штурм лестницы. Ступени жалобно заскрипели под топотом их сапог, которые, как будто в ответ скрипу, грубо бряцали шпорами, неудержимо перемешались наверх и наконец ворвались в среднюю комнату.
Неприятеля в ней не оказалось, только невзрачный парень сонно приподнял взлохмаченную голову над смятой постелью и начал трезветь от испуга. Драгуны кинулись к окну, вслед выезжающему за наполовину раскрытые ворота казаку рявкнули два мушкетных выстрела. Пули откололи щепки со створки ворот, но не задели ни неприятеля, ни его кобылу, которые помчались в сторону от границы, спасаясь с места схватки позорным бегством.
– Да тут шпион! – вдруг воскликнул унтер-офицер, указывая пистолетом на изголовье кровати, откуда предательски торчал рукав кафтана десятника новгородских стрельцов.
Гонец онемел, словно проглотил язык, лишь клацал зубами, дрожа от страха.
– Хватай его! – приказал лейтенант, в бешенстве от холодной сырости на животе и между ногами.
Остальные драгуны как будто обрадовались такому приказу, в мгновение ока схватили, принялись вязать русского лазутчика.
7. Важное сообщение из Стокгольма
Непроглядный туман опустился на землю и, как ревнивец, плотно накрыл собой речную гладь, скрыл её от людских глаз по всему течению. В этот ранний час только по тёмным и неясным очертаниям можно было угадывать крепость на острове и суда у городской пристани. Казалось, нет такой нужды, которая способна вынудить решиться плыть в такой туман какое-либо судно. Однако холостой выстрел палубной пушки с низа течения гулко и далеко разнёсся над рекой, извещая о прибытии корабля из Стокгольма. В большой лодке у пристани зажгли смоляной факел, и с самым опытным лоцманом она отплыла ему навстречу, чтобы, вроде проводника в густой чаще, довести до места назначения, до причала.
Когда трёхмачтовый корабль наконец причалил, был закреплён толстой верёвкой, соединён с бревенчатым настилом трапом, и без спешки и суеты началась обыденная работа похожих на призраки моряков по стягиванию парусов к реям, на скрипучий настил стали сходить три десятка путешественников и купцов. Самым неприметным среди них старался быть протестантский пастор в черной широкополой шляпе, надетой почти до бровей и наклонённой чуть вбок и к носу. Ни с кем не обмениваясь знаками внимания или приветствия, он отделился на берегу от недавних спутников по морскому плаванию, большинство из которых удивились бы, что плыли с ним одним кораблём. Будто подгоняемый срочным поручением или вызовом к опасно больному члену своей общины, он торопливо зашагал прочь от пристани и от всего, что на ней происходило. На ходу он смотрел только под ноги, как если бы вдруг стал близоруким и боялся оступиться или споткнуться, и редкие встречные прохожие, которые возникали и исчезали в сырой мгле, видели лишь его шляпу, но никак не лицо под ней.