Межгорная долина с частью дороги, как на ладонях видимая к северу от монастыря, была плодородна, местами лесиста. Там нередко попадались дикие копытные и зайцы, на которых охотились волки, лисицы и жители поселения. Чуть слышный вой шакала донёсся оттуда с порывом сухого ветерка, когда из главного монастырского храма на прямоугольную площадь внутреннего двора медленно вышли двое обритых наголо мужчин. Полнеющий настоятель, от природы и по долгому жизненному опыту склонный быть сдержанным в высказываниях и в поведении, был тягостно задумчив. А моложавый и подвижный лама средних лет, который старался вышагивать рядом, не опережая его, но и не отставая, убеждал его принять важное решение. Он был выше настоятеля и горбился, говорил негромко, но с упорством уверенного в своей правоте человека.
Хотя он и относился к настоятелю с подобающим уважением, однако не был монастырским монахом, и вёл неприятный настоятелю разговор на равных, как может позволить себе только личный посланник Далай-ламы. Худощавое поджарое тело его свободно облегал тёплый походный халат, рассчитанный на частое ненастье, чтобы защитить и от дождя, и от снега, и от порыва ветра, удобный и на ночном неуютном привале. Обшитый тонкой кожей, этот прочный халат выцвел и был местами потёрт, доказывая, что им пользовались долго и в самых суровых обстоятельствах, и посланник неосознанно, по многолетней привычке оправлял завёрнутые из-за тёплой погоды рукава, как если бы имел склонность иногда глубоко и серьёзно задумываться.
– Далай-лама считает, – продолжая долгое объяснение, негромко и твёрдо убеждал он настоятеля, – лишь мы, духовная власть способны объединить страну, восстановить государство Тибета.
Настоятель не скрывал, что у него иное мнение, но ему не хочется говорить об этом. Отвечал он не сразу и неохотно.
– Как Далай-лама намерен коварство, лицемерие, жестокость, необходимые для решения такой задачи, соединить с нравственным учением, какое мы несём? Этим учением мы только и даём свет надежды отчаявшимся.
– Нравственность? Свет учения? Когда повсюду раздор и насилие? Когда все очерствели от междоусобия? – устало раздражаясь необходимостью повторять очевидные ему доводы и всё же сдерживая себя уважением к настоятелю, возразил посланник. – Тибетцы измучены за сотни лет корыстной вражды и безвластия! Им нужна любая, но власть.
– Допустим, ламы объединят страну и установят свою власть, – возразил настоятель, приглашая собеседника тоном голоса отойти от раздражения и опереться на доводы разума. – Они должны будут научиться брать на себя ответственность за всю полноту власти, вникать в вопросы управления и военные способы его осуществления. Тем самым, ламы перестанут быть собой, будут подлаживать духовное учение под светскую составляющую власти. Им придётся стать для народа всеохватным авторитетом. Через поколения такое положение дел приведёт к ослаблению авторитета и значения военной, светской составляющей власти. Не потеряет ли народ после нескольких поколений господства духовенства в текущем управлении способность видеть мир во всей его сложности, каким его создали не мы? И не станет ли он видеть его только таким, каким видим мы? Сможет ли он после этого бороться, воевать за себя? Спасая его сейчас, не погубим ли мы его через сотни лет?