— Х’манки правят всем, — ответила зверюга. — Я больше не стану говорить глупости. Местер Рихард, прости меня, — и неожиданно добавила. — Я теперь тоже буду спать на полке.
Рихард рассмеялся. И вдруг, протянув руку, погладил ррит по голове. По шоколадной гриве, гладкой и прохладной на ощупь, по бархатистому уху с медным кольцом серьги.
Очень страшный враг. Особенно вот с таким выражением морды.
Люнеманн впервые стоял так близко к представителю самой враждебной человечеству расы. Раньше он не знал, что ррит пахнут. Довольно заметно даже для слабого человеческого обоняния; приятно. Сладкий, темный, теплый запах, а сравнить его не с чем — на Земле таких нет…
Разве что кемайл напоминает.
***
Детство. Сквозь все, что хранится в памяти, проступает одно, неистребимое: подводит живот.
Голод.
Еды мало, плохой, и той не всегда. Но взрослые словно не понимают этого. Ты состоишь из костей и мышц, воинский наставник безжалостно гоняет вас, свору мальчишек, которая мало-помалу становится отрядом; ты — маленькая молния, до безумия гордая своими метательными ножами на поясе и медными кольцами в ушах. Взрослые женщины смотрят на тебя и улыбаются.
Они редко улыбаются. Взгляды их тяжелы, не всякий мужчина осмелится посмотреть им в глаза.
Ты помнишь, как твой наставник спорит с Цмайши, главой женщин. Долго. Она уже рычит на него, но он по-прежнему стоит на своем, и тогда она бросает с сердцем:
— Ты можешь сколько угодно печься о своей чести. Но сначала убей детей, которые хотят есть!
Наставник, ничего не сказав, поворачивается и уходит.
Вечером будет пир. Много еды, неописуемо вкусной, настоящее мясо, а не гадкие заменители, от которых болит живот и нет силы в мышцах. Это враг может есть траву, зерна и испражнения животных, а люди питаются мясом. Ты даже не замечаешь, что взрослые почти не едят сами, кормят вас.
А наставник сидит в стороне, молча, черный от мрака в душе, и Цмайши хлопочет над его свежими ранами.
Ты прихватываешь со стола кусок и подходишь. Детской наивности хватает, чтобы спросить сочувственно:
— Почему ты хмурый, наставник? Ты проиграл сражение?
Наставник медленно переводит на тебя глаза. Узнает не сразу.
— Нет, — тихо отвечает он. — Если б я проиграл, пира бы не было…
— Тогда почему ты в унынии? Это же почетные шрамы.
И от взгляда наставника тебе становится страшно.
— В ЭТИХ шрамах, мальчик, нет ничего почетного.
Потом тебе шепотом объяснят, что такое гладиаторские бои.
***
— Джентльмены! — сухо сказал Ариец. В глазах его стояло неподвижное пламя. — Через два часа наши денежки прилетят в зону схождения. Я всем сердцем надеюсь, что вы любите их так же, как я, и не отступите перед трудностями.